— Сделаем тебе ремонт, Андрей Иваныч, сделаем. Ты зря не беспокойся. И зарплату прибавим, а Иванову премию дадим, целевым назначением, на велосипед дочке.
Шаркунов подошел к третьему больному, подобно остальным, крепко привязанному к кровати. Тот, узнав визитера, немедленно начал вертеть абсолютно лысой (даже брить не понадобилось) головой:
— Как дела, Рома?
Несмотря на то что рты пациентов санитар Иванов предусмотрительно залепил скотчем, по доносившемуся из-под кляпа мычанию и выражению глаз больного было не трудно догадаться о содержании ответа.
— Самые упорные, — со вздохом проговорил Шаркунов, обращаясь к спутникам, и тут же добавил: — Но это даже меньше сотой процента, господа, меньше сотой, к тому же мы, — он указал на Горбунова, — мы не теряем надежды. Правда, Андрей Иванович?
После ужина, когда гости, за исключением самого Шаркунова, отбыли, последний, оставшись вдвоем с главврачом, сказал:
— Важные ребята, у них большие связи… Ну, ты меня понимаешь?
Андрей Иванович кивнул, хотя, признаться, не понимал, что же такого важного в братьях, — на вид совершенно обыкновенные люди. Однако переспрашивать не стал, а, насупив брови, торжественно произнес:
— Сразу видно. Я при них и не стал…
— Правильно, — похвалил Шаркунов и с ноткой любопытства в голосе добавил: — А что одноглазый с компанией? Все никак не уймутся?
— Нет.
— Откуда же пронюхали?
— Да была у нас тут одна… барышня, местная, из Шарков, уволилась и раззвонила, что, мол, так и так, довели до сумасшествия здоровых людей.
— У нее высшее медицинское образование? — спросил Шаркунов. — Как она определила, кто больной, кто здоровый?
— Какое там образование, — махнул рукой главврач. — Два класса, четыре коридора… И внимания не обратили бы — мало ли кто что болтает, — да деды у нас есть… спаянный коллектив: один танкист, один разведчик, — он хмыкнул, — батальонный и один пилот-истребитель, француз, между прочим, он на нашей женился. Хотели во Францию отбыть, да не тут-то было. Сказали ему — сиди, мол, а то сами посадим. Он в бутылку полез, ну и… конечно, как вы понимаете…
— Они что же, пишут?
— Нет, одноглазый, это разведчик, грозится нас срыть.
— Как это? — Шаркунов даже подскочил и. приподнимая плечики, передвинулся на край кресла.
— Бульдозером.
— Серьезно?
— Да они не опасные, так, болтают по пьянке. Русский мужик, сами знаете… пусть себе кулачонками сучат.
— Может, ты к себе их заберешь, а? Проверим, как на них мой «Joy plus» действует?
— Да стоит ли возиться, Борис Николаевич?
— И то верно… — Президент молча усмехнулся и покосился на Горбунова. — Ну что, Иваныч? Выпили, закусили, пора и… Где там твой спецконтингент?
— Сию минуту, — слишком резво для человека своей комплекции поднимаясь, проговорил Горбунов. — Сейчас будут.
— Давай, давай, — небрежно бросил Шаркунов, потягиваясь, когда Андрей Иванович уже выбежал из комнаты.
Последние лучики уходящего дня, струясь через мутные, давно немытые стекла, наполнили светом комнату. Громче зажурчали, подтачивая потемневший от времени, пористый снег, ручьи, и птицы в вечерней тиши взволнованно вторили им, точно споря с природой, не желая уступать ей и уходить на покой до утра. Солнце кровью из взрезанных вен стекало за горизонт.
Приближалась ночь.
Наступала весна.
или веков бархатом, увитым толстыми мягкими шнурами с золотыми кистями на концах.
Натянулся канат на видавшем виды вороте, и, сдаваясь под упорством покрытой мозолями ладони старика — хранителя сцены, вздрогнув, неспешно, с шуршанием вновь поползли в стороны крылья древнего занавеса.
Спектакль окончен.
Поклон.
Актеры выходят на сцену…