Он соскочил с ящика, Миша за ним. Дальше отходить им пришлось уже под аккомпанемент начавшейся перестрелки. Издали они наблюдали, как румыны бросились в атаку, немцы встретили их камнями, и началась отчаянная потасовка.
Пока военные власти наводили порядок, корабли, которым уже давно следовало покинуть порт, продолжали стоять у пристаней.
Вот бы сейчас их разбомбить!..
Вечером группа собралась, чтобы вновь обсудить вопрос о Ткачевиче. И на этот раз все единодушно согласились с Мишей. Ведь история со спиртом только на первый взгляд казалась забавной. Среди солдат были убитые и раненые. Докопайся гестапо до того, кто истинные виновники этого веселья, они бы немедленно расстреляли не только Мишу, но и Ткачевича.
Однако работа парализована. Рация продолжала молчать. Со времени последней передачи прошли уже две недели.
Миша настойчиво продолжал поиски батареи. Он разыскал немецкого моряка, который когда-то обещал ему добыть батарейки для карманного фонаря, и предложил купить их по вполне умеренной цене.
Они тут же отправились на пристань. Моряк поднялся на борт корабля и вернулся с тяжёлым мешком. Сквозь брезент проступали углы больших батарей.
Миша забился в дальний угол склада, раскрыл мешок и вытащил одну из батарей с яркой немецкой этикеткой. Чтобы использовать батарею для карманного фонарика, её нужно было разломать на отдельные элементы. Но для рации вполне подойдут несколько таких последовательно соединённых батарей. Но как же вынести их с территории порта? Если при выходе задержат, тут же арестуют за кражу военного имущества, и тогда крышка!
Значит, через центральную проходную порта идти нельзя.
Может быть, направиться в сторону Пересыпи и выйти из порта в ворота Чижикова? Этот путь значительно длиннее, и надо миновать шесть или семь постов, но зато больше вероятности, что не станут обыскивать.
Оказывается, иногда полезно иметь дырявые карманы!.. Даже острый взгляд часовых не заметил, что человек, который в этот холодный день шёл, подняв воротник пальто и глубоко засунув руки в карманы, несёт под полами пальто тяжёлые батареи.
Когда Миша проходил мимо третьего по счёту поста, его вдруг окликнул румынский часовой.
— Ты кто? — строго спросил он и, видимо, приготовился к допросу.
— Я — турок! — Миша и сам удивился неожиданно пришедшему в голову ответу.
На его счастье, часовой оказался не без юмора.
— Не турок, а дурак! — засмеялся он и махнул рукой. — Проходи!
В этот вечер в маленькой комнатке на Градоначальнической улице был большой праздник: рация ожила вновь. У всех было такое чувство, словно их тяжелобольной друг, о котором они так скорбели, вдруг сразу поправился.
Надя едва дождалась часа, когда по расписанию должна выходить на связь.
Штаб армии тут же отозвался. И в эфир полетели долго молчавшие позывные группы «Ада»…
Тёплый мартовский ветер покачивает чёрные узловатые ветви платана, и кажется, нет на свете более тихой улицы, чем та, на которой живут девушки. Вот из ворот напротив выбежали мальчишки и, свернув, куда-то умчались. И, как всегда на венском стуле, поставленном на тротуар рядом с подъездом, сидит старуха в такой же древней, как она сама, облезлой меховой шубе и скучающе рассматривает прохожих. Она знает всё, что делается в доме. От её острых глаз не укроется даже кошка, прошмыгнувшая на крыше за трубой.
Для Нади этот день не из самых лёгких. Она долго бродила по городу, стараясь узнать новости.
В церкви, во время службы, кто-то бросил пачку листовок, в них было проклятие Гитлеру и говорилось о том, что Одессу скоро вернутся красные. Кто бросил — так и не дознались. Но священник приказал собрать листовки и сам отнёс их полицейскому. Многие всё-таки успели прочитать. А на Большой Арнаутской утром была стрельба, убили какого-то партизана, в трамвае говорили, из катакомб вышел…
Наконец-то усталые ноги привели её домой.
Но как только она подошла к воротам, её тут же живо окликнула старуха.
— К вам приходила сюда пигалица. Девочка лет четырнадцати. Тебя с Леной спрашивала!
— Кто такая? — удивилась Надя.
— Маленькая и худущая.
Теряясь в догадках, Надя решила ждать у ворот. Если девочка придёт снова, она поговорит с ней во дворе. Осторожность прежде всего.
— Иди домой, — сказала старуха, — а я подежурю. Как снова явится, так пошлю.
Но Надя продолжала болтать со старухой, обрадовавшейся, что у неё появилась собеседница. Когда из ворот выходили эсэсовцы, нагруженные свёртками, старуха мгновенно умолкала, провожая их хитроватым взглядом своих выцветших глаз.
Скрывая тревогу, Надя внимательно всматривалась в каждого прохожего. Когда же вновь появится странная девочка? И всё же Надя проглядела её и увидела только тогда, когда она внезапно появилась из-за ближайшего дерева. Действительно, совсем маленькая, щуплая, в меховой шапчонке с ушами, тоненькие ножки в ботинках, серое короткое пальтишко.
— Вот она! — воскликнула старуха. — Она тебя и спрашивала.
— Кого тебе? — настороженно спросила Надя, разглядывая серьёзное и совсем ещё детское лицо девочки.
— Мне нужна Лена Бутенко или Надя Зайцева, — сказала девочка.
— Пойдём со мной, — сказала Надя с плохо скрываемой радостью.
Когда девочка поела, напилась горячего чаю и отогрелась после долгого блуждания по городу, Надя уже знала, что её зовут Катей Адамчук, что ей восемнадцать лет, хотя этого возраста ей никто не даёт, что вчера она приземлилась с парашютом в районе деревни Гниляково и близ неё в яме закопала долгожданные батареи, запасные части к рации и пятнадцать тысяч немецких марок. Целое богатство!..
И вот всё повторялось вновь. Лена и Надя, как это уже было не раз, снова сидели и ломали головы над тем, как пронести через многие кордоны опасный груз. Но теперь они уже были не одни, с ними были Миша и Катя.
Миша и Лена достали пропуска на право выхода из Одессы и долго бродили с Катей по дорогам в поисках заветной ямы.
Все поля и овраги вокруг Гнилякова казались Кате одинаковыми. Она никак не могла восстановить в памяти точные приметы того места, где закопан груз.
Чтобы избежать неприятностей на работе, Мише пришлось вернуться в Одессу. Через день ушла и Лена, ей тоже нельзя надолго исчезать из порта. Маленькая Катя осталась одна…
Ещё долго бродила она по студёным, заснеженным полям, пока вдруг не заметила лямку своего парашюта, торчавшую из-под сметённого ветром снега.
Сгибаясь под тяжёлой ношей, она вышла на дорогу и много часов шла по ней, без всякой надежды на то, что кто-нибудь ей поможет. Когда её стала нагонять телега, на которой ехали двое старых людей, она даже не оглянулась. Но старик, державший вожжи, остановил лошадь и предложил девочке подвезти её.
Старики привезли Катю к себе домой и, желая ей помочь, хозяин снял с телеги поклажу. По её весу он понял, что в мешке, кроме картошки, есть ещё кое-что, и, выбрав момент, пока Катя с полотенцем в руках вернулась в комнату, он без обиняков сказал ей:
— Мы понимаем, дочка, что ты парашютистка, и хотим помочь тебе. Самой тебе в Одессу не пройти. Мы тебя отвезём на лошадях.
Катя ничего не ответила. Она провела бессонную ночь. Хотя старики и не казались ей подозрительными, но кто его знает, кем они могут оказаться на самом деле.
На другое утро старый Остапчук запряг лошадь, сам отнёс в тележку Катин мешок, наложил сверху два мешка картошки и сказал Кате:
— Залезай! Поехали.
Старик решил ехать по льду лимана, в объезд полицейских постов. Но уже бурно наступала весна. Тонкий лёд не выдержал тяжести, и, когда они были уже далеко от берега, лошадь провалилась в воду.