Вдруг я услышал легкое шуршание. Это в щель под дверью кто-то просунул две записки. Одну Зонову, другую мне. Она писала, в этой последней записке, что заболела, но она уверена в том, что мы скоро увидимся».
«Бой бабочек» — первый спектакль, в котором видел Комиссаржевскую Петербург шестнадцать лет назад — оказался последним спектаклем в ее жизни. И как в тот далекий счастливый весенний день, ее Рози и сегодня грациозна, мила, очаровательна. Она самозабвенно рисует своих бабочек, пьянеет от шампанского, по-юному влюблена в Макса. Ташкентцы очарованы Комиссаржевской, смеются вместе с ее Рози, аплодируют артистке. И никто не замечает, что перед ними больная, измученная тревогами женщина.
За кулисами Вера Федоровна в изнеможении садится на стул, сжимая руками голову, шепчет камеристке, протягивающей кофе:
— Я чувствую, что у меня начинается жар…
На сцене она опять юная Рози, глаза блестят, она беззаботно улыбается.
Минута отдыха за кулисами. Ей кажется, что она теряет сознание: слышит партнеров на сцене, но стоит, прислонившись к кулисе, не трогаясь с места.
— Вера Федоровна! Выходите! — в испуге шепчет ей режиссер.
Артистка вздрагивает и машинально выходит на сцену.
— Боже, боже, что со мной?! — продолжает она думать вслух о себе. Тут же спохватывается и с трудом вспоминает слова роли.
Наконец дают занавес. Спектакль окончен. Толпа людей хлынула к рампе.
— Браво! Браво!
— Комиссаржевская! Комиссаржевская!
Она выходит на вызовы, бледная, с горящими глазами. Цветы летят к ее ногам. Вера Федоровна не может поднять их, у нее хватает сил лишь на слабую улыбку благодарности.
Зал шумит восторгом. Комиссаржевская, едва сняв грим, закутывается в шубу и уезжает из театра.
— Скорее домой! — торопит она извозчика. — Спать, спать, спать…
Нет сил самой выйти из экипажа. В гостинице, в постели, принимая из рук мисс Фоглер лекарство, Вера Федоровна в полузабытьи шепчет:
— Завтра «Пир жизни»… Что же будет?!
Ночью она мечется в лихорадке, сон бежит от нее, наступает бред…
Подгорный продолжает свои записи:
«Двадцать седьмого, утром, Зонов закутал меня в пальто и сверх него в одеяло и на руках вынес меня из номера. Я уже был очень слаб. Он нес меня по коридору, я увидел нашего администратора, стоявшего у телефонного аппарата. Он говорил:
— Спектакль сегодня отменяется, Вера Федоровна больна.
Зонов отвез меня в больницу. Поздно вечером ко мне приехал врач, определивший у меня накануне оспу. Я спросил:
— Что с Верой Федоровной?
— Оспа, — ответил он.
В больнице изредка навещал меня Зонов. Он появлялся на очень короткое время и сообщал о ходе болезни Веры Федоровны».
Вере Федоровне был нужен абсолютный покой. Все, кто жил в гостинице, старались не шуметь. И все же каждый случайный крик, громкий звук причинял ей страдание. Андрей Александрович Фрей предложил Зонову перевезти больную в его дом.
— Улица тихая, — доказывал он, — к тому же мы можем положить Веру Федоровну в комнате, что выходит во двор. Четыре комнаты в вашем распоряжении.
Поздно вечером, укутав больную потеплее, перевезли ее на Самаркандскую улицу к Фрею. Ухаживать за ней остались Кистенева и мисс Фоглер. Зонов также перебрался к Фрею. Он знал, чуть станет Вере Федоровне легче, она начнет беспокоиться о театре, артистах и он ей понадобится.
За тем, как протекала болезнь Комиссаржевской, следил не только Ташкент, вся Россия. Зонов посылал телеграммы о состоянии больной. В телеграммах надежда сменялась отчаянием и снова рождалась надежда.
Седьмого февраля Подгорный вышел из больницы.
«Мне сказали, — писал он, — что в этот день Вере Федоровне стало значительно лучше. Беспокоились лишь за то, что болезнь может оставить следы на ее лице. Опасность для жизни миновала. На другой день я купил цветов и отправился навестить ее, хотя и знал, что не увижу. Она распорядилась, чтобы никто не видел ее во время болезни: в тот день, когда она почувствовала, что оспа стала высыпать на лице, она позвала к себе Зонова и попросила его больше не входить в ее комнату и никого не впускать к ней, кроме врача и сестер, ласково простилась с ним и прибавила, что в случае плохого исхода она просит его сделать так, чтобы никто не увидел ее мертвой.
— Письма мои — вот в этой шкатулке — сожгите в первый же час после моей смерти.
Я подъехал к крыльцу того дома, где она лежала. Мне открыли дверь. По лицам встретивших меня я понял, что Вере Федоровне очень плохо. Неожиданно наступило резкое ухудшение. Я просил передать ей цветы и сейчас же уехал.
Вечером Зонов позвонил мне. Он говорил, что она очень страдает.
На другой день был консилиум. Зонов, пришедший ко мне, сообщил, что врачи признали ее положение крайне тяжелым, почти безнадежным.
— Спасти может только чудо, — добавил он.
— Какое чудо? — спросил я.
— Если сердце выдержит хотя бы сутки таких страданий, может быть, еще можно надеяться.
Она всегда говорила, что сердце у нее очень крепкое, здоровое, и мне на минуту показалось, что если все дело в сердце, то, конечно, оно выдержит.
Десятого февраля около десяти часов утра в мой номер постучались. Вошли товарищи. Они сказали, что она умирает, что она непременно умрет сегодня.
— Сколько времени она может прожить?
— Часа два, — ответили мне.
Кто-то сказал, что надо заказать гроб.
Странно и страшно было услышать это слово. Ведь она еще жива. Но слово было произнесено, и оно не оставляло никаких надежд.
Я вышел и стал бродить по городу. На какой-то улице я присел на скамью. Вдруг я увидел гроб — белый металлический гроб — его быстро везли в том направлении, где была она.
Я вернулся в гостиницу. Мне сказали, что она умерла.
Ночью Зонов рассказывал мне:
— В первый же час после ее смерти я сжег письма, лежавшие в шкатулке, как хотела она. Через открытую дверь я видел, как она лежала. Лица не видал. Через шесть часов положили ее в гроб. И твои цветы — туда положили, к ней.
И еще Зонов сказал, что ночью, когда она на короткое время пришла в сознание, она закричала: «Довольно, довольно, довольно!»
Зонов и Подгорный сопровождали гроб с телом безвременно погибшей великой артистки. Весть о страшной случайности, погубившей Комиссаржевскую, потрясла всю Россию. От Ташкента до Петербурга к траурному вагону выходили тысячи людей. Произносились речи, возлагались венки.
В России после Павла Мочалова и Мартынова не было похорон более торжественных и многолюдных.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. Ф. КОМИССАРЖЕВСКОЙ
1864, 27 октября — В семье артиста Мариинского театра Федора Петровича Комиссаржевскою и его жены Марии Николаевны, урожденной Шульгиной, родилась Вера Федоровна Комиссаржевская.
1882 — Сестры Комиссаржевские живут в Вильне и участвуют в домашних спектаклях.
1887 — Комиссаржевская берет уроки у В. Н. Давыдова.
1888 — Ф. П. Комиссаржевский и К. С. Станиславский организуют в Москве Общество искусства и литературы.
1889 — Вера Федоровна учится в оперной школе у отца.
1890 — Сестры Комиссаржевские впервые публично выступают перед москвичами в хоре Общества с исполнением цыганских песен.
Комиссаржевская знакомится с И. П. Киселевским на вечере у отца. По предложению Станиславского выступает в роли Зины в пьесе Гнедича «Горящие письма».
1891, 8 февраля — Под псевдонимом Коминой выступает в пьесе Л. Н. Толстого «Плоды просвещения» в роли Бетси.
1893 — Играет под фамилией Муравьевой в Сокольниках и Кунцеве в пьесе «Денежные тузы».
1893–1894 — Театральный резон в Новочеркасске.
1894, май — Выезжает в Озерки, где играет летний сезон.