— Мы тут работаем, а наши роботы прохлаждаются.
— Дойдет и до них очередь. Если бы нас можно было во всем заменить роботами, мы сидели бы на пособии. А его, между прочим, опять урезали.
— Да, дела на Земле идут неважно.
— Еще бы. Попробуй прокорми 12 миллиардов человек, даже при всех нынешних достижениях биохимии, — сказал Хелсинг и мысленно добавил: «А все из-за того, что всякие черномазые плодятся, как кролики!» Он не считал себя расистом и ничего не имел против таких, как Джо Джо, Харрис или О'Нил: это были неплохие парни и хорошие специалисты, двое последних — с докторскими степенями, и какая разница, какой у них цвет кожи. Но факт оставался фактом: на протяжении последних полутора столетий численность белой расы неизменно сокращалась, а черной и желтой — росла, несмотря на все программы по контролю над рождаемостью. Впрочем, не будь этих программ, земная цивилизация погибла бы уже в первой половине XXI века.
Раздался щелчок, легкое потрескивание, затем в коридоре один за другим зажглись осветительные плафоны.
— Ну, Джо Джо, теперь твоя задача — разобраться с водопроводом.
— Угу, шестая секция, чтоб ее. Ты сейчас к Збельски?
— Да. Прислать тебе робота, чтоб нескучно было?
— Все шутишь?
— Почему бы нет.
— А знаешь, что сказала бы моя бабушка?
— Она была большим специалистом по расконсервации космических станций?
— Она сказала бы, что помещения, где 60 лет не было ни одной живой души, следовало бы освятить.
— Уморил. Сейчас XXII век, а не XII. Ты что, веришь в привидения?
— Я просто говорю, что сказала бы моя бабушка.
— Она, должно быть, была из тех, что сочетают самое набожное христианство с самой искренней верой в Вуду.
— Смейся, сколько хочешь, Хелсинг. И все равно я скажу тебе, что на этой станции что-то неладно. Это не суеверие. Если хочешь, называй это инстинктивным чутьем. Мы здесь всего третий день, и я чувствую это все яснее.
— Тебе не кажется, что ты слишком впечатлителен для астронавта?
— Думай, что хочешь. И все же я повторю: что-то здесь не так.
Неровный потолок огромной пещеры почти весь был укрыт шубой белых водяных сосулек. Отдельные экземпляры достигали нескольких метров в длину — результат, возможный лишь при слабой марсианской гравитации. Роджер Хок стоял на берегу водохранилища, облокотившись на металлический поручень, и смотрел вниз. Там, на десятиметровой глубине, обледенелые трубы исчезали в голубой толще замерзшей воды. Эти десять метров до поверхности льда очень сильно не нравились Хоку. Дело в том, что, судя по документации, колонисты оставили водохранилище практически полным. И куда девались многие тысячи кубометров воды, оставалось непонятным.
Хок связался с командиром и объяснил ему ситуацию.
— Вы уверены, что эти потери нельзя списать на испарение? — спросил Де Торо.
— Абсолютно. Цифры не сопоставимы.
— Тогда что же? Случайная ошибка в документации исключена.
— Может быть, сразу же после эвакуации образовалась трещина, через которую вытекла часть воды, прежде чем все остальное успело замерзнуть. Но это весьма маловероятно. Скорее уж следует говорить… о неслучайной ошибке.
— Что вы имеете в виду?
— Вся документация составлена колонистами, а они были здорово злы на правительство, свернувшее марсианскую программу.
— Нет, Хок, такого не может быть. Конечно, среди обычных колонистов могли быть бунтари и саботажники, но только не в числе руководства. Тем паче, что если бы кто-то из них действительно хотел осложнить жизнь тем, кто прилетит на Марс после, мы бы уже столкнулись с куда более серьезными неприятностями. Кроме трещины у вас есть какие-нибудь гипотезы?
— Если только за эти 60 лет сюда тайно не наведывались какие-нибудь китайцы, то никаких.
— Мы слишком старательно шпионим друг за другом, чтобы хоть один межпланетный корабль мог покинуть околоземное пространство незамеченным, не говоря уже о возвращении в него. Значит, будем считать, что это трещина. Мы можем получить ее характеристики?
— Для этого надо разморозить всю воду, а это невозможно без пуска реактора на полную мощность, и то уйдет слишком много времени и энергии. Но мы можем попробовать эхолокацию. Звуковые волны по-разному распространяются во льду и в твердых породах, образующих стены пещеры, и изучая отраженный сигнал…
— Понятно. Насколько я знаю, у нас на борту нет таких специалистов.
— Да, но мы можем запросить консультацию с Земли.
— После того, как мы начнем растапливать лед, трещина нам помешает?
— Пока мы растапливаем его в необходимых нам количествах, ничем. Да и при полном растапливании тоже. Трещина, какой бы она ни была, закупорена льдом на много метров вглубь.
— Насколько я понимаю, произошедшая потеря воды для нас не критична?
— Нет, совершенно. Мы можем не спешить с трубопроводом.
— Очень хорошо. Продолжайте работать.
— Так где, ты говоришь, этот компьютер?
— Где-то в недрах того пульта. Даже не пытается делать вид, что работает.
— Хм… — Аткинсон скорчил недовольную гримасу, — если верить схеме, реактор должен прекрасно обходиться и без него.
— Верно, — ответил Карпентер, — но с ним удобнее.
— И, значит, ради твоего удобства я должен лезть в этот пыльный гроб… Что за идиот это проектировал, ни один робот сюда не втиснется…
— А…а… пчхи! Шестьдесят лет без единой уборки… Где эта чертова схема…
— Ага, вот, — Аткинсон, вооруженный древней отверткой, принялся откручивать винты. Винты! Средневековье! Сейчас даже в Африке пользуются заклепками, изменяющими форму под действием электроимпульса! — Подержи это чудо инженерной мысли, пока я их не потерял, — Аткинсон ссыпал винты в протянутую через пульт ладонь Карпентера. — Та-ак, что тут у нас? Ого!
— Что там? — заинтересовался Карпентер.
— Ничего. Не удивительно, что эта штука не работала. Ну да весь этот модуль все равно надо переделывать.
Четверо астронавтов сидели в одной из комнат отдыха. Збельски и Дженнингс играли в шахматы, Паулини развалился на диване, Хелсинг потягивал через соломинку коктейль.
— Везет тебе, — сказал Дженнингс, обращаясь к своему партнеру. — Солнечные батареи работают, как часы, и менять почти ничего не надо. А я только и бегаю из здания в здание. Шутка ли, модернизировать компьютерную систему целого города. Всех роботов уже загонял.
— Везет — это сказать… — задумчиво протянул Збельски, вертя в руках пешку и изучая позицию. — Честно говоря, я уже начинаю мучиться от скуки.
— Ничего, когда вплотную займемся заводами, тебе скучать не придется, — заверил его Паулини. — Там у них полный бардак. В документации одно, а в цехах другое, к тому же недоделанное. Похоже, в архивы попала старая версия.
— Когда программу сворачивали, многое бросили недоделанным, — заметил Хелсинг. — И твою документацию, очевидно, тоже.
Дверь отворилась, и вошел Джонсон, жуя калорийный батончик.
— Привет, Джо Джо. Как поживают призраки?
— Какие еще призраки? — спросил Збельски.
— Да вот, Джо Джо полагает, что в Марсополисе что-то нечисто.
— Я сказал неладно, а не нечисто, — возмущенно произнес Джонсон, покончив с батончиком. — Неужели все такие толстокожие, как Хелсинг, и не замечают никаких странностей?
— Например? — осведомился Хелсинг.
— Например, пыль. В одних помещениях ее полно, а в других — почти нет.
— Это зависит от материалов, из которых сделано то, что находится в помещениях, — ответил Паулини. — Мельчайшие частички тех из них, что более подвержены разрушению, и образуют пыль.
— Я не идиот, сам прекрасно это понимаю. Но в том-то и дело, что в совершенно одинаковых, типовых помещениях оказывается разное количество пыли.
— Ну, тут надо учесть, что при консервации здесь вряд ли проводили генеральную уборку. Так что эта пыль еще с тех времен.
— А ведь и впрямь, неравномерное получается распределение, — заметил Дженнингс. — Бог с ней, с пылью. Я про оборудование. В первом жилом корпусе все работает безукоризненно, а во втором и в третьем — куча отказов. Компьютер космопорта проработал без сбоев 60 лет, а в административных корпусах полно неисправных компьютеров, хотя они все это время стояли выключенными.