Но данная [особенность] не является собственным признаком одних только субстанций, ибо и определенное количество не имеет ничего противоположного. Ведь ни два не противоположно трем, ни четыре - двум, и ничто подобное в этом роде, ибо если бы мы сказали, что три противоположно двум, то почему бы нам не предположить, что этим двум не противоположны также четыре или пять? Невозможно привести никакого довода, почему, если три противоположно двум, четыре или пять двум не противоположны. Если же это так, если четыре или три, или пять, или сколько-нибудь еще станут противоположны двум тем, что различны по числу, то у одной вещи будет множество противоположностей, чего быть не может. Следовательно, какому-либо [определенному] количеству ничто не противоположно. Если же кто-нибудь скажет, что многое противоположно малочисленному или большое малому, то, даже если он и докажет, что они суть количества, они все же не есть определенные количества, ведь говорящий это не определяет, сколько именно есть "большое" или "малое". То же и относительно "многого" и "малочисленного". Так что, даже если кто-нибудь скажет, что [многое и малочисленное, большое и малое] суть количества, он будет [вынужден] признать, что они неограниченны и неопределенны. Аристотель же говорит, что ничто не противоположно определенному количеству, каковы, например, два или три, или линия, или поверхность. Как бы то ни было, если одни количества имеют противоположности, а другие не имеют, ничто совершенно не противоречит сказанному, а именно тому, что [отсутствие противоположности] не является собственным признаком субстанции, ибо установлено, что некоторые количества не имеют противоположностей. Так что если отсутствие противоположностей свойственно и количеству, то это не является собственным признаком субстанции. И пусть даже кто-нибудь полагает большое и малое количествами, совершенно очевидно, что они (как впоследствии покажет сам Аристотель) являются не количествами, но соотнесенными, ведь большое сказывается относительно малого. Однако более тщательно мы рассмотрим эту тему, когда дойдем до нее. Теперь же, поскольку ясно, что субстанции ничто не противоположно и что [данная особенность] не является ее собственным признаком, так как [отсутствие противоположностей] характерно также и для количеств, мы обратим наше повествование к следующей особенности субстанции.
"Как кажется, субстанция не допускает, [чтобы о ней говорилось] "больше" или "меньше". Я говорю не о том, что одна субстанция не может быть больше или меньше другой субстанции (как уже было сказано, это возможно), но о том, что о каждой субстанции как таковой не говорится "больше" или "меньше". Так, например, если эта субстанция - человек, то он не более и не менее человек ни по отношению к себе самому, ни по отношению к другому. Ведь ни один человек не является большим человеком по отношению к другому человеку, как одно белое в большей или меньшей степени белое, чем другое, или одно благо в большей степени благо, нежели другое. Ведь можно сказать, что оно большее или меньшее по отношению к самому себе: так, например, тело, будучи белым, теперь называется более белым, нежели ранее, а будучи теплым - более или менее теплым. О субстанции же нельзя сказать, что она - субстанция в большей или меньшей степени, ведь о человеке не говорится, что он является ныне большим человеком, нежели прежде, равно и ни о чем другом, что суть субстанции. Поэтому субстанция не допускает, [чтобы о ней говорилось] "больше" или "меньше"" [49].
[Аристотель] не просто говорит об этом свойстве [субстанции], но [проводит] некое различие: он указывает, что субстанция не допускает, [чтобы о ней говорилось] "больше" или "меньше", но не потому, что одна субстанция не может быть больше или меньше другой субстанции. Действительно, некий человек, хотя и является субстанцией, является большей субстанцией, чем "человек", то есть вид, и "человек" - нежели "животное", то есть род. Следовательно, Аристотель не говорит: потому, что нельзя отыскать субстанции, которые были бы большими среди субстанций. Их, как сказано, возможно отыскать: указывает же он выше, что первые, то есть индивидуальные субстанции являются субстанциями в высшей степени, а из вторых субстанций большими субстанциями являются виды, нежели роды. Итак, он не говорит: потому, что никакая субстанция не является большей или меньшей по отношению к другой субстанции, но потому, что о каждой субстанции, как таковой, не говорится как о большей или меньшей субстанции. Например, если субстанция - человек, [Аристотель] не говорит: потому что человек не может быть большей или меньшей субстанцией, ведь индивидуальный человек есть в большей [степени] субстанция, а вид ["человек"] - в меньшей [степени], если его сравнить с первой, то есть индивидуальной субстанцией. Но [Аристотель] говорит: "как таковые", то есть человек [как таковой] не будет большим или меньшим человеком. Он, таким образом, не утверждает: потому, что человек не может быть большей пли меньшей субстанцией, но потому, что человек, как таковой, не более и не менее человек, ведь некий человек не есть более или менее человек. Равным образом это можно наблюдать и при сравнении тех же [индивидуальных людей]: сам человек по отношению к самому себе не есть в большей [степени] человек, но то же и в случае, если сравнивать его с другим, при условии, что они находятся в равных отношениях (sub eadem conjunctione sunt). Так, какой-либо индивидуальный человек, будучи сравниваемым с другим индивидуальным человеком, не будет "больше" или "меньше" человек, и самый вид ["человек"] в отношении самого себя не будет большим или меньшим человеком.