И чувствовала, что нижний край моего бинта начинает предательски намокать от слез.
Марина появилась на следующий день. Одна. Ее самостоятельность в передвижении по большому городу удивляла и пугала не только меня. Но только не ее собственных родителей.
Я вместе с другими детьми сидела в тенистой беседке, потому что ходить не могла – на глазах была повязка, и можно было свалиться на ровном месте. К тому же для заживающего шва необходим был покой. В этом корпусе лечились дети от полугодовалых и до шестнадцатилетних. Все они чинно сидели на лавочках и слушали, что читала им няня.
Няня любила журнал «Огонек». Она прочитывала детям все от первой буквы до последней точки. И пересказывала, что она видела на цветных вкладках, не забывая давать свой комментарий. В читаемом в тот день номере была репродукция картины «Иван-Царевич на сером волке».
Няня вещала разомлевшим, несмотря на тенистую беседку, детям: «Волк был очень сыт, поэтому он решил не есть царевича, а предложил ему свою помощь».
Пришедшая навестить подружку Марина, в отличие от волка, не была сытой. Антонина не отпускала ее гулять, пока та не уберет белье. И девочка улизнула потихоньку, пока старшая сестра разогревала обед. В животе кишки уже пели свою песню. Им даже не помог пирог с капустой за 5 копеек, купленный Светкой у выхода метро «Октябрьская».
Я сидела недалеко от выхода из беседки. В руках у меня был флакон с розовой водой и тампон, которым я тщательно протирала шею, и кожу на груди и на спине, насколько доставала моя рука. Взяв новый тампон, стала протирать лицо, по которому изредка стекали капельки пота из-под бинта, закрывавшего лоб и глаза.
«Это ты зачем делаешь?» – спросила Марина, плюхнувшаяся на скамейку рядом со мной. Она хотела напугать незрячую подругу, но я узнала ее по шагам и очень обрадовалась.
– Бабушка велела протирать. Могут пойти прыщи, а после них останутся оспинки. Это некрасиво. Такая жара, а нам нельзя даже в душ, можно бинты намочить.
Марина пожала плечами. Она только что, по дороге от метро, расчесала грязной и масляной от пирога рукой здоровенный прыщ от потницы на шее под волосами. Она потрогала его, – на шее был приличный бугорок засохшей уже лимфы с кровью.
«И долго тебе так ходить?» – Марина с завистью ткнула пальцем в повязку, оставляя на ней грязный жирный след от пальца.
– Не-а, – шепеляво ответила я. У меня во рту был приятно солененький кусочек твердокопченой любительской колбасы, которую я обожала сосать и жевать потихоньку. О жвачках тогда еще и не мечтали.
Марина засмеялась такой шепелявости.
– Хочешь? – я протянула ей пакет с кусочками колбасы, заботливо завернутыми мамой в фольгу.
– Ага, – глотая слюну, выпалила девочка и, пользуясь незрячестью подруги, уполовинила пакет.
Нянька, видевшая это, покачала головой неодобрительно.
Маринка показала ей язык. Такую колбасу у них в доме покупали только на новый год и 7-ое ноября.
С Маринкой мы увиделись только в сентябре, да и то не надолго. Мои родители наконец-то накопили на двушку и под ноябрьские праздники мы переехали в новую квартиру. А после праздников я пошла в другую школу.
Лето… Лето… Капризное московское лето. Хорошо хоть на территории нашей больницы много зелени. Окна моего кабинета выходят на Мытную. Деревянный забор давно уже заменили на красивый ажурный металлический. И едут по Мытной сплошные иномарки…
– Можно? – ко мне в кабинет заглянула секретарша.
– Заходи, Танюша.
– Ирина Сергеевна, там к Вам какая-то женщина на проходной. Вот, визитку передала.
Я взяла визитку. Строительная компания «Мари ша», финансовый директор Коростылева Марина Николаевна. Санкт-Петербург. Васильевский остров.
– А что ей нужно?
– Говорит, школьная подруга.
Что-то мелькнуло у меня в памяти. Но Питер?
– Пусть проводят, Танечка!
В кабинет вошла ухоженная стильно одетая женщина в темных очках.
– Не узнала?
– Маришка, ты?! Какими судьбами и почему Питер?
– Замуж туда вышла.
– А не позвонила почему ни разу?
– Я радовалась, что ты из класса ушла. И злилась одновременно. Я же в классе одна такая осталась. Очкарик.