Хлебороб и художник молча, не торопясь, как красоту в музее, оглядели с бугра Нижнее и Верхнее поля. Вспомнились тут свои единоличные полоски. Вроде как о быв-шей собственности подумалось. Представили, какой будет простор без бугра. И верно что в насмешку над мужиками, во грех им, нечистая сила свила в этом уютном месте, себе кубло. Манит, завлекает и тут же пугает наваждениями. Андрей Семеныч не сдержался, воскликнул, размахнув руки крыльями:
— Ширь-то, какой простор будет… И впрямь картину рукотворную в лоно природы впишешь. Вечную, чудотворную, неподдающуюся тлению. Божественную. И будет она истинно свята… Где пахарь с плугом пройдет, и Божьи зерна в землю бросит, там черной силе воли нет.
Андрей Семенович прошелся по плотному слою сосновой хвои, не пропускавшей к свету ростки трав. Задумался, глядя на Черемуховую кручу за Шелекшей, и, обернувшись к Дмитрию Даниловичу, повторил:
— Картину, истинную картину сотворишь… Творцом создан мир небесный и земной. Земной дан человеку, чтобы он, трудясь с душой по разуму, досотворял его. Ты вот это Божье дело и станешь досотворять…
Творец… Демиург. — Жестом руки как бы утвердил это звание за пахарем, — Демиург, — по-вторил.
Дмитрий Данилович и смутился и удивился. Будто не об обычном крестьянском деле шла речь. К чему бы тут этот — демиург-то. Само слово "демиург" было знакомо Дмитрию Даниловичу, вернее вспомнилось. И он высказал усмешливо:
— Демиург… — и хмыкнув, договорил, — смешно как-то…
2
Впервые это пудреное словцо "демиург" коснулось уха Дмитрия Даниловича, когда он работам в МТС главный инженером. Все тогда после победы над Гитлером, как вве-денные в новую веру, яростно набросились на "Краткий курс — историю коммунистиче-ской партии (большевиков)". Из райкома к ним в эмтеэс наезжал старший преподаватель-пропагандист Сергей Львович Горский. Человек уже не молодой, с лысиной. Коммунист, как вот и их Старик Соколов, Яков Филиппович, с первых дней революции, или, как Гор-ский сам о себе говорил, "с семнадцатого года". Веселый и шутливый человек. Его больше знали как отца начальника сельпо — Льва Сергеевича Горского, а сам Лев Сергеич был из-вестен, особенно моховцам, как тесть Саши Жохова, в то время заместителя прокурора. То, что старший пропагандист райкома вбивал в головы эмтеэсовским кружковцам, забы-лось, словно вчерашний снег. А вот слово "демиург" — втемяшилось в башку и стало по-вторяться вроде озорного матерка, которым внятно и коротко истолковывает деревенский люд всякие смыслы. Самому Сергею Львовичу выговаривать слово "демиург" больно нравилось. И он, раздраконивая "Четвертую главу" "Краткого курса", которую называл сталинским евангелием, повторял: "демиург… не демиург…" Будто склонял на все лады фамилию своего вчерашнего недруга. При этом в уголках его губ слюнная пенка скапли-валась. "Не демиург какой-то там бестелесный, сидя на облаке, своим духом творит нашу действительность, а мы сами, вы вот, земные демиурги, творцы своего большевистского пролетарского счастья под руководством и по начертанию…" Дмитрий Данилович и пере-сказал все это художнику. Отдельные слова опускал из-за опаски, от которой не подошло еще время вконец освободиться. Есть ли, нет ли на небе всамделишней демиург, это кружковцам, как ныне говорят, было "до лампочки", а вот своих земных творителей-демиургов они сразу заприметили "ходят в теплых бурка, в кожаных тужурках, в зубах длинные папиросы, не задавай вопросы". И скороговорка: "демиурги носят бурки, остав-ляют нам окурки". И все в таком безобидном подшучивании, больше над собой. Их, трак-тористов, заставляли делать такое, чего прежним мужикам и в голову не приходило. Зи-мой снег пахать, ездить на тракторе по метровому насту, а по осени "не замечать" остав-ленные под новым снегом хлебные и картофельные поля. И тут смешки, как бывало о со-седе зимогоре: "Коли бы снег рожь родил, то и колхозник бы богатым был". Словно при-сказку, или припевку к песне, твердили: "От демиургов во спеси, господи нас упаси". Люд деревенский с войны малость и поосмелел.
Острословом и балагуром слыл у них белобрысый паренек, бойкий комсомолец, механик Дима. Любил вопросики задавать лектору Горскому и начальнику политотдела МТС, когда тот появлялся на занятиях. И сам в развитие мыслей старшего пропагандиста иное словечко ввернет, как "шапкой ежа накроет". "Демиургу небось и холодновато на снежном облаке, вот он и спустился на землю, и потомство у нас развел". Горский шутки парня принимал, порой и сам отвлекался от серьезных мыслей: "Куда человеку без своих божков, как слепому, без подожка…" Лекторский прием — встряхнуть от дремы слушате-лей. Всем и весело. А трактористам худо ли в морозный день в теплом политотделе поси-деть. Они и сами себя стали называть демиургами. Каждый из них не такой уж и рядовой, не колхозник, даже колхозный бригадир, тот, что ходит пешком с указным подожком, эм-теэсовскому трактористу не ровня. Он-то с пустом в кармане, а тракторист на его поле — гегемон, — без семян останься, а ему подай. Демиург и есть, божок над колхозником.
В один из дней Диму механика вызвали в кабинет начальника политотдела. Прие-хали трое. Из тех, что в белых бурках, кожаных тужурках, на кумполе папаха, гляди и не ахай. Что там с Димой было — осталось тайной. Только на следующий день лучший меха-ник эмтеэса не появился в мастерских… Один вертлявый конторский счетовод сказал: "Вот те — и Диме-ург". Это "ург" всех как иглой прошило. На очередные занятия не при-шел и старший райкомовский пропагандист Горский. Счетовод, съязвивший о Диме, и тут съехидничал: "Слинял лектор, Дима-ург поди екнул"… Дмитрий Данилович и теперь чув-ствовал, как от этого "ург" и "екнул" — будто гвоздем ковырнули в груди. Счетовода окре-стили "собачьим ухом". Не то что его, а друг друга стали опасаться. Не дай бог нечаянно не то слово высказать. В каждом как бы душевности и разума поубавилось. Тихо исчез и начальник политотдела. А там и все руководства перешерстили. И ерник счетовод куда-то уплыл. Слово "демиург" вглубь себя ушло. Забыть-то — как его. Было такое чувство, будто выветрили живое тепло из жилой избы.
Сам Дмитрий Данилович чудом удержался на месте главного инженера эмтеэс. Как-то потаенно от мира зашел к Кориным Старик Соколов. Сказал Дмитрию Данилови-чу, ожидавшему худа:
— Есть Бог, ты и надейся. Молитва тихая в себе и не даст воли злу… Зло, оно под злом и хезнет.
Данило Игнатьич, отец Дмитрия Даниловича, председательствовал в то время в своем моховском колхозе, а Старик Соколов — в своей Сухерке. Оба, как могли и держа-лись, веря в защиту Господню. И в то же время невольно, во спасение, "грешили", на виду потряфляя начальству, а тайно делали, что могли, по-своему, по-крестьянски, ладя с ми-рянами. Во многих колхозах людей "хватали за язык". Мохово и Сухерка этого избежали. По навету Саши Жохова в Мохове все же засудили Агашу Лестенькову, прозванную фронтовичкой, но выходило как бы за вину — уличили в краже колхозного зерна, хотела помочь солдатке с сиротами. В Большом селе чуть ли не каждый третий "там" перебывал. Многие и совсем не вернулись. Винили Сашу Жохова — больно лютовал. Но после того, как забрали пропагандиста Горского, дедушку жены Саши, Жох-прокурор попритих. Тем и отнесло неминуемую беду и от Кориных, и от Старика Соколова… Жизнь шла как в цы-плятнике без матки-клохты. Захиреет цыпленок — на него все собратья и набрасываются. Завидя кровь — заклевывают насмерть.
В заместителях прокурора Саша Жохов все же удержался. И тесть его — сын стар-шего райкомовского пропагандиста Горского, уцелел. Оба открестились, один от тестя, другой от отца.
Такую вот память пробудил художник, Андрей Семенович Поляков, в Дмитрии Даниловиче одним лишь высказом слова "демиург". И разговор товарищей детства пошел уже по иному руслу.
3
— Дак ведь демиург-то… Какой из меня демиург, — отнекивался Дмитрий Данилович от этого, почти ругательного слова в его памяти. — Демиург у нас теперь скорее тот, кого народ считает головкой над собой, "Первый" вот. Он и творит наше действительное, как о демиурге говорил пропагандист Горский. Не прямо говорил, а как бы на мысли такие на-водил. Кумекай, мол, коли голова с мозгами. Такое его пропагандирование сейчас ясным и становится. А тогда принималось больше как восхваление всего. Хотя тоже в голове вертелось: за что хвалить-то. Что шагу мне, мужику, по своей земле не ступить вольно. Что там — нам прежний царь батюшка. Нынешний — уже не помазанник Божий, а сам бог.