От лампы под абажуром отходят четыре медных ответвления; два нижних выносят наружу по обе стороны абажура остроконечные, опрокинутые вниз колпачки матового стекла, а два других с узорным переплетом рисунка, устроенные для симметрии, угрожающе тянут к небу свои медные острия; ближе к потолку — медный венок, и в нем повторяется тот же рисунок. Когда все лампочки зажжены, это сооружение, вероятно, отбрасывает на потолок тень в виде обруча с колючим, суковатым крестом внутри. «Вот чорт, — подумал Пелетье, — где это Гюстав выкопал такую мудреную люстру?»
Вернулась Фанни, принесла приборы. — Вы, конечно, перекусите с нами, господин Пелетье? — Она сняла со стола лебедя, скатерку, а муж отодвинул в сторону стопки. На полу лежал линолеум с пестрым узором под персидский ковер, подобранный к узору вязаной скатерти. Нет, скорее, наоборот. Линолеум закрывал только пространство, очерченное ножками стола и стульев, а вокруг него — голый натертый воском пол, несомненно сокращавший жизнь Фанни Робишон.
— Благодарю, мадам Робишон, — но остаться не могу… Мне на работу заступать в час дня, а отсюда до Елисейских Полей не близкий путь…
Прямо напротив Пелетье стоял зеркальный шкаф, закрывавший, должно быть, дверь в спальню. Пелетье видел в зеркале свое отражение. Ну, этот шкаф уж, конечно, не Робишона работа. Наверно, достался им по наследству, а куда его девать? Продать — жалко: память. Шкаф, как шкаф, как все зеркальные шкафы уныло стандартного типа. Из крашеной сосны, сверху плоский карниз, и по нему резьба, точно образцы орнамента в ученических тетрадях. Над шкафом — диплом в рамке: бронзовая медаль, присуждена в 1905 году Робишону Гюставу за… Пелетье толковал теперь об опасности войны и о том, почему коммунисты хотят войны, а Фланден не хочет… Он разъяснил, впрочем, что при наличии линии Мажино и линии Зигфрида[85] война между Францией и Германией не имеет никакого смысла. Страшно только одно — как бы у Гитлера не создалось впечатления, что он окружен. Вот если бы, к несчастью, был заключен англо-франко-русский союз, тогда… Тогда уж, конечно, войны не миновать… Пелетье пацифист, но он вполне понимает немцев: на их месте он бы итого не стерпел…
Мадам Робишон накрывала на стол. Чтобы освободить себе проход, она отодвинула в угол к окну вольтеровское кресло с вылинявшей обивкой из красного репса, с круглой кружевной салфеткой на сиденье. Такие штучки вечно сползают, когда садишься. Около окна над креслом смутно виднелся рисунок в китайском стиле с какими-то человеческими фигурками.
— Извините, господин Пелетье, я вас побеспокою.
Рядом со стулом Пелетье — сервант. За стеклом видны стаканы. Сервант, в стиле Генриха II и одновременно Людовика XV, накрыт вязаной дорожкой, а на ней поблескивает лакированный поднос с графинами. Над сервантом, в серой рамке стиля Трианон, — картинка, модная в девяностых годах: щеголь времен Директории направляется по аллее к сидящей на каменной скамье молодой даме в костюме той же эпохи; дама смотрит на него, смущенно прижимаясь к улыбающейся подруге, а он подымает к глазам лорнет…
— А все-таки… — сказал Робишон, — если завтра разразится война, что вы будете делать?
— Начнется всеобщая забастовка. На стороне рабочих будут все стóящие интеллигенты… такие, как Ален, Жионо, Селин[86]… такие люди, как Деа, Висконти, Поль Фор, Дорио…
— Не люблю я вашего Дорио, — сказал Робишон.
— Да и я не люблю. Я помню, как он был китайским полковником! Но что поделаешь! Ради мира ухватишься и за таких союзников. Ради мира я бы самому Гитлеру руку пожал, без малейших колебаний…
Чтобы не мешать Фанни, Пелетье встал со своего места и примостился у открытой двери в прихожую, на стуле с плетеным сиденьем и круглой спинкой из такого же полированного дерева, как и обеденный стол; над его головой висел еще один китайский рисунок, а над дверью — еще один диплом.
— Может, послушаем последние известия? — предложил Робишон. Пелетье поглядел вокруг. Где же у них приемник? Сразу его и не приметишь. Приемник стоял в темном углу, справа от окна, на этажерке — узкий высокий ящик с резьбой, стиль модерн. Рядом — корзиночка для рукоделья.
— Ох, как он орет, твой приемник! — заохала Фанни, должно быть, по привычке, так как приемник заорал не сразу. Робишон долго настраивал его, сердито ворча что-то насчет женщин. И вдруг голос диктора сообщил, что в Москве подписано соглашение между Советским Союзом и Германией. Сначала они не поняли. Потом все трое пододвинулись к приемнику. Слушали выступление комментатора, выдержанное в трагическом, угрожающем и торжественном тоне. Война будет, будет война.
85
«Линия Зигфрида» («Западный вал») — система немецких долговременных укреплений на западе Германии, протяженностью около 630 км, в приграничной полосе с Францией, Люксембургом, Бельгией и Голландией. —
86
Аллен, Марсель (1885–1969) — французский писатель и журналист, известен прежде всего циклом романов о Фантомасе, написанных в соавторстве с Пьером Сувестром. Жионо, Жан (1895–1970) — французский писатель, член Гонкуровской академии. Селин, Луи-Фердинанд (1894–1961) — один из самых значительных и влиятельных французских писателей XX века, врач по образованию. —