Нет, не это самое худшее… с политической точки зрения…
Изабелла Баранже сердито отчитала Филиппа Бормана. У них теперь такая спешка, а он не изволил явиться во-время. Потому что прийти в лабораторию в двенадцатом часу дня — это сущее безобразие. Франсуаза, по обыкновению, вступилась за Филиппа. Филипп молча надел халат, молча приготовил инструменты, молча выслушал упреки Изабеллы. Он улыбался про себя. Рассказать ей, почему он задержался, или лучше не говорить?.. В комнате они были не одни, хотя сотрудники со своих мест не могли их слышать. Лаборант вышел в автоклавную. Тогда Филипп решился рассказать, в чем дело.
Ничего не поделаешь. Меня вызвали. Пришлось ждать. Короче, история такова.
Странная история.
— Что это, по-вашему, значит? — спросил Филипп Борман. Изабелла Баранже подняла на него голубые, как небо, глаза, такие, как у самого профессора. Сестры Баранже успешно заканчивали под руководством отца опыты важнейшего научного значения. Франсуаза и Мари буквально не выходили из лаборатории. Все четверо испытывали чувство тревоги и необычайного творческого подъема. Достигнуть цели в такое время! Как и все французы, они непрерывно ощущали бремя стремительно развивающихся событий, при каждой новой сводке с фронта у них перехватывало дыхание, но была у них и своя беда. 16 мая, когда, казалось, немцы к вечеру уже войдут в Париж, Жюль Баранже, в ответ на предупреждение министра просвещения, заявил Сарро, что он ни при каких обстоятельствах не бросит свою лабораторию. Но кто мог знать, что произойдет в Париже при немцах? В последние дни, когда Париж вздохнул чуточку свободнее, Жофре, который был в дружеских отношениях с Даладье, сообщил по секрету профессору, что, по мнению самого правительства, захват противником столицы — это только вопрос времени. Необходимо любой ценой завершить стадию экспериментальных работ, довести исследования до конца, прежде чем разразится катастрофа… Иначе все придется начинать заново. Нельзя прерывать исследования ни на час!
Поэтому-то они работали ночами, хотя трудности возникали буквально на каждом шагу: особенно много хлопот причиняло огромное окно лаборатории, которое никак не удавалось как следует затемнить. В прошлое воскресенье во время тревоги явилась полиция. По воскресеньям не работают, господа!
К счастью, полицейские ограничились посещением лаборатории: им не пришло в голову заглянуть на квартиру к профессору. В лаборатории незваных гостей встретил сам Жюль Баранже с двумя дочерьми. Ученый знал, что как раз в это время в его доме, прилегающем к институту Баранже, воздвигнутому попечениями князя Монакского, Франсуаза с помощью Филиппа Бормана печатала на ротаторе. Мари сначала спорила с сестрами: ну, хорошо, ну, пусть она не может помешать Изабелле и Франсуазе поступать по велению совести; они, в конце концов, свободны. Дело Франсуазы так поддаться Изабелле. Но к чему компрометировать отца? Жюль Баранже ответил дочери своим спокойным голосом, звук которого, казалось, с трудом пробивался сквозь густую бороду, начинавшуюся из-под самых глаз, и дочери прекрасно знали, что означает этот спокойный тон — возражать отцу в такие минуты не полагалось: — Они будут работать в нашем доме, Мари. Когда-нибудь мы будем гордиться этим…
Франсуаза и Филипп размножали на ротаторе подпольную «Юманите». Изабелла часто уходила из дому на какие-то таинственные свидания. Однажды Мари осмелела и сказала: — Ты все же подумай, стоит ли одно мешать с другим. Если тебя арестуют, кто продолжит твои опыты? — Тогда Жюль Баранже посмотрел на Мари, и взгляд его голубых глаз был особенно похож на взгляд Изабеллы.
— Ты слыхала историю Жофруа Сент-Илера[710] во время осады Александрии?
Нет, Мари не слыхала этой истории. Ну, так слушай. Сент-Илер сопровождал Бонапарта в Египет, и остался там после его отъезда и убийства Клебера[711]. В 1801 году английский генерал Гутчинсон[712] разбил генерала Мену[713], осадил его войска в Александрии и заставил сдаться. Жофруа Сент-Илер в это время находился в Александрии, он был поглощен опытами по сравнительной зоологии. Случилось так, что в дни, предшествующие капитуляции, ему принесли редчайшую рыбу, обитательницу Нила, давнишнюю мечту, ученого; речь шла об электрическом соме, на котором Сент-Илер надеялся изучить законы соотношения электричества и жизненных функций организма. Он самозабвенно трудился над своим сомом, меж тем как англичане обстреливали из пушек город. И тут он узнал, что генерал Мену, подписывая капитуляцию, согласился под давлением победителей внести в нее пункт, по которому англичанам вместе с городом переходили все открытия проживающих здесь французских ученых и все их коллекции. Тогда Жофруа Сент-Илер явился к английскому парламентеру и заявил, что они, ученые, не капитулируют. И, как это ни было ужасно, все ученые дали слово в течение двух дней, предшествующих вступлению в Александрию войск Гутчинсона, уничтожить все свои коллекции, записи, материалы.
710
Жоффруа Сент-Илер, Этьенн (1772–1844) — французский зоолог, один из основоположников сравнительной анатомии, предшественник британского эволюциониста Ч. Дарвина. Член (1807) и президент (с 1833) Парижской Академии наук. —
711
Клебер, Жан-Батист (1753–1800) — французский генерал, участник Революционных и Наполеоновских войн, главнокомандующий французской армией в Египте в 1799–1800 годах. Убит фанатиком — сирийским курдом, подосланным османскими властями. —
712
Хели-Хатчинсон, Джон (1757–1832) — генерал-лейтенант, англо-ирландский военный и политический деятель. В битве при Александрии (21 марта 1801 года) британскими войсками командовал генерал-лейтенант Ральф Эберкромби (1734–1801), который в бою был смертельно ранен и Хатчинсон принял командование всеми британскими силами в Египте. Осада Александрии продлилась до сдачи французского гарнизона 2 сентября 1801 года. —
713
Мену, Жак-Франсуа (1750–1810) — французский дивизионный генерал. После убийства Клебера Мену стал главнокомандующим Египетской армией, в битве при Александрии был разбит. Потери французов вынудили их отступить к Александрии. —