Но эти аргументы не убедят тех, чье желание верить в святость «отца народов» слишком велико. Для такого желания не существует независимых исторических фактов. Коммунистическая вера исповедовалась в СССР слишком долго и в столь искаженной форме, что, видимо, просто вернуться к вытеснявшейся ею православной религии нельзя; возвращению должен предшествовать противоестественный синтез старой и новой веры.
На самом деле Сталин не возродил в России православие, а в условиях войны, подчинившись народным настроениям и ожиданиям западных союзников, санкционировал создание церкви, подчиненной интересам атеистического режима. Здесь он поступил как верный ученик Ленина, который учил менять — иногда довольно радикально — политику под влиянием изменившихся обстоятельств.
По радикализму нынешний режим в России, конечно, не идет в сравнение со сталинским; не располагает он и идеологией, способной конкурировать с коммунистической. Но это не помешало ему разрушить начатки институтов гражданского общества, упразднить разделение властей, свободу прессы и сколько-нибудь нестесненное выражение общественного мнения. Не изменив ни одного слова в Конституции России, он просто перестал с ней считаться.
Здесь напрашивается аналогия со сталинским временем. В преддверии Большого террора, в декабре 1936 года, в СССР была единодушно принята «самая демократическая в мире» сталинская Конституция. Она не только предоставляла свободу слова, печати, собраний и митингов, уличных шествий и демонстраций, но и обеспечивала их исполнение «предоставлением трудящимся и их организациям типографий, запасов бумаги, общественных зданий, улиц и т. д., необходимых для их осуществления» [цит. по: 24, 45]. Ни одна из буржуазных конституций, трубили сталинские идеологи, не гарантирует реализации записанных в ней формальных свобод. «Эта статья, — писал в книге “Москва. 1937” Лион Фейхтвангер, — производит отрадное впечатление» [24, 45], и ему в тогдашней Европе вторили многие голоса.
Беда в том, что ни одним из прав, предоставляемых этой Конституцией, никогда никому не пришлось воспользоваться.
Жестокое истребление интернационально ориентированной революционной культуры нынешние националисты и их покровители ставят в заслугу Сталину. Тут их трудно упрекнуть в непоследовательности. Но они заблуждаются, полагая, что эту бойню «отец народов» устроил ради возрождения православия. Религиозную форму русский национализм окончательно принял уже после распада СССР, а цели Сталина не выходили за пределы советского атеистического проекта.
Для националистов нынешняя власть — слишком умеренная. И недостаточно православная. Ей, полагают они, надо еще многому учиться у Сталина. Недавно рупор этих кругов, Александр Проханов, заявил по радио, что «Путин (на тот момент действующий президент. —М. Р.) если поднимется на цыпочки и очень постарается, то, может быть, сумеет завязать шнурки на ботинках Сталина».
К счастью, это действительно так — в начале XXI века второй Сталин в России невозможен. И в этом следует видеть завоевание миллионов людей, заплативших за это огромную историческую цену.
В период горбачевской перестройки многие в России и за границей верили, что она даст быстрые и ощутимые результаты. В 1990 году Жак Деррида писал, что, если перестройка действительно состоится, жанр «возвращений из СССР» (даже в тех смягченных и неконвенциональных формах, которые он принял после Второй мировой войны) отойдет в прошлое, станет достоянием истории. Тогда казалось, что СССР сохранится и быстро демократизируется. Произошло как раз обратное: советская империя распалась, а демократизация ее отдельных фрагментов пошла значительно труднее, чем казалось в годы правления Михаила Горбачева.