Он немного отошёл и заговорил со стоявшим рядом юношей.
Тут действительно подошёл мой малыш. В потоке солнечных лучей его лицо светилось, волосы взлетали, а глаза чудесно мерцали, как утренние звёзды.
– Нехорошо, что я ушёл так надолго, – сказал он. – Надеюсь, ты не слишком скучал.
– Уж ты, конечно, совсем не скучал. Ты похож сейчас на пятилетнего мальчика, проснувшегося в утро Рождества.
Это сравнение пришлось ему по душе и даже польстило ему, что явствовало из того, как он шутливо прикусил губу.
– Уверен, что это не так, – сказал он. – Я всегда бывал разочарован в рождественское утро.
– Ну, я имел в виду самое раннее утро – до того, как ты увидел, что там лежит под ёлкой.
Но его взгляд придал моим словам double sens,[71] и мы оба расхохотались.
– Ты голоден? – спросил он.
– Наверно, был бы голоден, если бы был живым и трезвым. Не знаю. А ты?
– Думаю, нам надо поесть, – сказал он без всякой убеждённости в голосе, и мы снова расхохотались.
– Ладно, – сказал я. – Что будем есть?
– Не знаю, могу ли я осмелиться рекомендовать белое вино и устриц, – ответил Джованни, – но это действительно лучше всего после такой ночи.
– Хорошо, давай попробуем, пока мы ещё можем дойти до зала.
Я взглянул через его плечо на Гийома и рыжеволосого. Было похоже, что они нашли тему для разговора, хотя я не мог представить себе какую. А Жак был глубоко увлечён общением с высоким пареньком, очень молодым и веснушчатым, одетым в чёрный свитер с высоким воротом под горло, отчего он казался ещё бледнее и тоньше, чем был на самом деле. Он стоял у игрального автомата, когда мы вошли, и звали его, как оказалось, Ив.
– А они будут есть сейчас? – спросил я Джованни.
– Может, не сейчас, но рано или поздно будут. Все очень голодны.
Я отнёс это замечание больше на счёт юношей, чем наших приятелей, и мы перешли в зал, уже опустевший. Официанта не было видно.
– Мадам Клотильда, – крикнул Джованни, – on mange ici, non?[72]
Этот крик вызвал ответный крик мадам Клотильды, а также появление официанта, чей пиджак вблизи оказался менее белоснежным, чем выглядел издали. Это официально известило Жака и Гийома о нашем присутствии в обеденном зале и должно было решительно подогреть тигриную страстность во взоре юношей, с которыми они разговаривали.
– Мы быстро поедим и уйдём, – сказал Джованни. – Мне всё-таки на работу сегодня вечером.
– Вы здесь познакомились с Гийомом? – спросил я его.
Он поморщился, опустив глаза.
– Нет. Это долгая история, – ответил он и ухмыльнулся. – Нет, не здесь. Я встретил его, – начал он и засмеялся, – в кино.
Мы оба рассмеялись.
– C'était un film du far west, avec Gary Cooper.[73] Это тоже показалось безумно смешным, и мы заливались от смеха, пока официант не принёс бутылку белого вина.
– Так вот, – продолжал Джованни с увлажнёнными от смеха глазами, потягивая вино, – после того как раздался последний выстрел и зазвучала бравурная музыка, венчая триумф добродетели, в проходе между рядами я натолкнулся на Гийома, извинился и пошёл в фойе. Тут он догнал меня и начал длинную историю о том, что оставил свой шарф на моём сиденье, поскольку, как выяснилось, он сидел позади меня, понимаешь ли, положив пальто и шарф на спинку сиденья перед собой, и когда я сел, то потянул его шарф под себя. Ну, я ответил, что не работаю в кинотеатре, и доходчиво пояснил, что он может сделать со своим шарфом. Но я не рассердился по-настоящему, потому что он был мне смешон. Тогда он сказал, что все, кто работает в кино, воры, и он уверен, что шарф не вернут, потому что он им приглянулся, и это была очень дорогая вещь и к тому же подарок от мамочки… О, такой сцены, уверяю тебя, никогда не сыграть даже Грете Гарбо. Так что мне пришлось вернуться в зал, но шарфа, конечно, не было, и, когда я сообщил ему об этом, казалось, что он упадёт замертво прямо там, в фойе. А к тому времени, понимаешь, все уже были уверены, что мы пришли вместе, и я уже не знал, ударить его или броситься на тех, кто глазел на нас. Но он-то был одет с иголочки, а я совсем наоборот, и я решил, что нам лучше убраться из этого фойе. Мы подошли к кафе и сели за столик на террасе. И когда он наконец превозмог своё горе по поводу шарфа и того, что скажет мамочка, когда узнает об этом, и так далее и тому подобное, он пригласил меня поужинать с ним. Конечно, я отказался. К тому времени он уже сидел у меня в печёнках, но единственным способом предотвратить новую сцену прямо там, на террасе, было пообещать поужинать с ним через несколько дней. Я не собирался идти, – сказал он со смущённой улыбкой, – но, когда подошёл назначенный день, я не ел уже довольно долго и был страшно голоден.