— Pax vobis! Мир и покой вам! — Голос, казалось, более мог принадлежать одному из обитателей склепа, чем живому человеку.
— Nic nilla pax! Нет нам покоя! — Ответные слова старейшего из мертвецов были исполнены страданием, когда он отнимал от сердца иссохшую руку.
И монах, с дрожью внимавший ему, в то же мгновение узрел сердце, наполовину сокрытое жадными языками пламени. Должное обратиться в уголья от жара, сердце, однако, оставалось нетронутым, но все более и более сочилось темными каплями крови. Страх вновь охватил инока, но он не оставил попыток проникнуть в загадку.
— Pax vobis, in nomine Domini! Мир и покой вам, да славится имя Господне! — повторил он.
— Nic non pax! Нет нам покоя! — душераздирающий вопль другого мертвеца был ответом ему.
Вглядываясь в отверстый провал груди несчастного, он и там видел то, что ужаснуло его раньше, — сердце, объятое адским пламенем, но не подверженное испепеляющему его действию. Во второй раз монах обернулся и обратился к старейшему из братьев.
— Pax vobis, in nomine Domini! Мир и покой вам, да славится имя Господне!
Лишь только эти слова достигли того, кому предназначались, мертвец с усилием выпрямился на своем страшном помосте, простер пред собой иссохшую руку и, с отдавшимся в глухих сводах стуком захлопнув книгу, медленно произнес:
— Говори! Тебе дозволено вопрошать нас!
Монах воспрянул духом.
— Кто вы? — задал он свой вопрос. — Кто вы такие?
— Не знаем! — Сырые стены отдались зловещим эхом. — Увы! Мы не знаем!
— Не знаем! Не знаем! — вторили печальные голоса обитателей склепа.
— Но что вы здесь делаете? — продолжал вопрошающий.
— Мы ждем здесь Последнего Дня! Дня Последнего Суда! Увы! Горе нам! Горе!
— Горе нам! Горе! — отозвался, казалось, сам мрак подземелья. Страх объял монаха, но он продолжал:
— Чем же вы заслужили такую кару? Каково должно быть преступление, чтоб столь ужасна была расплата?
Как только он задал этот вопрос, земля всколыхнулась под ним, и толпы скелетов восстали из бесконечного ряда могил, раскрывшихся у его ног.
— То жертвы нашей гордыни! — отвечал старейший мертвец. — Они страдали, претерпевая муку от нас, но сейчас обрели вечный покой. Теперь нам суждено испить чашу страдания, и это — наш рок!
— Но всегда ли так будет? — воскликнул потрясенный монах.
— Во веки веков! — был ответ.
— Во веки веков! Во веки веков! — умирало под сводом гробницы эхо.
— Быть может, Бог смилостивится над вами? — закричал инок, но уже не получил ответа.
Скелеты исчезли, сомкнулись края могил. Старейший из братьев растаял в сгустившейся тьме, тела остальных поглотили их деревянные ложа. Мерцающий свет исчез, и обиталище смерти снова погрузилось во мрак.
Когда сознание возвратилось к монаху, он обнаружил себя лежащим у самого подножия алтаря, близ его украшенных причудливым литьем решеток. Серый прохладный рассвет весеннего утра вползал сквозь открытую дверцу склепа. Чрезмерных стараний стоило иноку вернуться незамеченным в свою келью. Все события ночной встречи ему удалось сохранить в тайне от остальных братьев.
И с этого времени он избегал пустых философствований, гласит легенда. Посвятив свою жизнь поиску истинных знаний и распространению величия и славы церковной мудрости, он окончил свои дни, окруженный ореолом святости, и был похоронен в том самом склепе, где и по сей день, если вам доведется, можно увидеть его чудодейственные мощи.
Уильям Бекфорд
НИМФА РУЧЬЯ
Перевод А. Брюханова
В трех милях от Блэкпула, что в Швабии, когда-то располагалось сильное удельное владение; его хозяином был доблестный рыцарь по имени Зигфрид. Цвет странствующего рыцарства, он наводил ужас на соседние города, и горе сопутствовало тем торговцам и гонцам, которые отваживались отправиться в горы, не купив у него подорожной. Стоило опуститься на его лицо стальному забралу, застегнуться панцирю на его груди, тяжелому мечу перепоясать его бедра и золотым шпорам зазвенеть на его ногах — сердце его вспыхивало жаждою грабежа и кровопролития. Следуя обычаям своего времени, он полагал разбой и грабеж среди привилегий, отличающих благородное дворянство, и потому время от времени без жалости нападал на беззащитных торговцев и крестьян; будучи отважен и могуч, он не признавал никаких законов, кроме права сильнейшего. Когда разносился клич: «Зигфрид неподалеку! Зигфрид рядом!» — вся Швабия трепетала, объятая ужасом; крестьяне укрывались за стенами городов, а сторожевые на башнях громко трубили в свои горны, возвещая опасность.