— Когда же он ее запер?
— Да месяца эдак через три, а то и через четыре после того, как она заявилась от Маршей. А за что — этого Лютер никогда не говорил, нет. И никто после того больше ее не видел — только на похоронах, когда она, бедная, лежала уже в гробу, а померла-то она года два-три назад. А перед тем, как Лютер ее запер, в доме что-то случилось — такие оттуда доносились крики да вопли, что волосы на голове шевелились. Весь Данвич тогда их слышал… Да… слышать-то все слышали, а вот пойти да поглядеть, что там такое делается — так на то духу не хватило ни у кого. Ну, а на следующий день Лютер всем рассказал, что это шумела Сари, в которую вселился бес. Может статься, так оно все и было. А может, тут было что-то еще…
— Что, дядя Зебулон?
— Тут не обошлось без дьявола, — понизил голос старик. — Ты что, не веришь мне? Да, я и забыл, что голова у тебя забита учением, а ведь немногие Уэйтли могут этим похвастаться. Да только что в том хорошего? Вот Лавиния — она читала эти богохульные книги, да и Сари тоже их почитывала. И что доброго из того вышло? Уж по мне, вся эта ученость ни к чему — только жить мешает, а?
Эбнер улыбнулся.
— Ты что, смеешься надо мной? — вспылил старик.
— Нет, что вы, дядя Зебулон. Вы все правильно говорите.
— То-то и оно, что правильно. А коли так, то не теряйся, когда сам столкнешься с этой дьявольщиной. Не стой и не думай попусту, а действуй.
— С какой дьявольщиной?
— Если бы я знал, Эбнер… Но я не знаю. Бог — тот знает. Лютер знал. И бедная Сари. Но они уже ничего не скажут, нет. И никто ничего не скажет. Будь у меня сил побольше, я бы каждый час молился о том, чтобы и ты ничего не узнал обо всей этой нечисти… Эбнер, если эта дьявольщина застигнет тебя, не раздумывай долго — твое учение тут не поможет, — а просто делай то, что нужно. Твой дед вел записи — найди же их, может быть, из них ты узнаешь, что за люди были эти Марши. Они ведь не были похожи на нас с тобой — что-то ужасное произошло с ними, и может статься, с бедняжкой Сари случилось то же самое…
Слушая старика, Эбнер чувствовал, что какая-то невидимая стена, сложенная из кирпичиков недосказанности и неизвестности, разделяет их. Непонятный подсознательный страх охватил вдруг его, и лишь ценой огромного внутреннего усилия ему удалось убедить себя в том, что чувства обманывают его.
— Дядя Зебулон, — сказал он. — Я постараюсь узнать все, что смогу.
Старик кивнул и подал знак мальчику, который тут же поспешил на помощь деду. Усевшись в повозку, Зебулон Уэйтли повернулся к Эбнеру и сказал, тяжело дыша:
— Если я понадоблюсь тебе, Эбнер, дай мне знать через Тобиаса. Я приду… уж постараюсь прийти.
Мальчик стегнул лошадь, и повозка со скрипом и дребезжанием тронулась в обратный путь. Эбнер проводил ее долгим взглядом. Туманные предостережения старого Зебулона не на шутку встревожили его — какая-то неизвестная ему семейная трагедия скрывалась за ними, и он был всерьез раздосадован на своего деда, который вместо того, чтобы посвятить Эбнера в тайну их рода, ограничился в своем письме лишь мольбами и заклинаниями, не сочтя нужным объяснить их скрытый смысл. «Дед наверняка сделал это намеренно, — размышлял Эбнер, — возможно, он просто не хотел пугать внука раньше времени». Во всяком случае, ничего более правдоподобного Эбнер придумать не мог. И все же это объяснение устраивало его не до конца. Оно не давало ответа на вопрос, в чем же все-таки заключалась та дьявольщина, о которой Эбнеру следовало узнать лишь постольку, поскольку волею старого Лютера он оказался к ней причастным? А если дед все же удосужился оставить ключ к разгадке где-нибудь в доме?.. Нет, на это вряд ли стоило рассчитывать, решил Эбнер, — Лютер слыл натурой прямой и бесхитростной, и не в его правилах было запутывать дела, о которых можно было просто умолчать.
Постояв еще немного у крыльца, Эбнер вошел в дом, разложил по полкам свои покупки и уселся за стол — нужно было набросать план действий. Первым делом он решил пройтись по помещениям внутри мельницы и посмотреть, не осталось ли там каких-нибудь механизмов, которые можно было бы выгодно сбыть. Затем следовало подыскать рабочих для сноса мельницы и комнаты над нею. А уж после оставалось только продать уцелевшую часть дома со всей его обстановкой и утварью, хотя здесь Эбнер ясно сознавал, что отыскать охотника поселиться в таком отдаленном уголке Массачусетса, как Данвич, будет не так-то просто.