История Ранеля и Син
Ранель
В День, когда все пошло не так, Син перестала говорить со мной. Холодное небо потерли на терке: снег валит так, что мы не выходим из дома. Мы всегда вместе, но я скучаю по ней и по длинным долгим вечерам с разговорами. Син ведет себя как умалишенная: разбрасывает мандариновые корки и листья мяты по квартире. Какая жестокая шутка: они смотрят на меня со всех поверхностей, эти выплюнутые остатки прошлого.
Все минувшие дни – а еще недели, месяцы, годы – Син можно было сравнить с букетом полевых цветов. Некоторые из них напоминали мне летние рассветы со сладким васильковым запахом и свежие зелено-травянистые, как листья тысячелистника, ночи. Другие были совсем как лютики: объемные и безумные в сердцевине, рубленые – по краям. Син приносит в мою жизнь радость, даже зимами каждая минута с ней по-своему прекрасна и уникальна – как одуванчик, медуница, колокольчик, ромашка, мак, иван-чай, незабудка, цикорий.
Все нынешние дни – а еще недели, месяцы, годы – с Син просто невыносимы. Она встает раньше меня, на сколько бы я ни заводил будильник. «Ты не хочешь лежать со мной в одной постели?» Уходит на кухню, гремит посудой, пачкает, наверное, всю за раз. Хватается за первую попавшуюся работу по дому: без конца подметает, чистит, моет, скребет, трет, проветривает, режет, придает форму, раскладывает по полкам – может, делает что-то еще, если придумывает этому название. «Син, постой, что происходит?» Как только участок становится чистым – я хочу сказать, до пугающего стерильным, – Син тут же оставляет на нем корки, или листья, или несколько капель эфирного масла – эвкалипт, бергамот, кедр, кипарис. Я сыплю вопросами, изобретаю формулировки, повторяю одно и то же по тысяче раз. Син улыбается – дает мне понять, что услышала, – но оставляет без ответа все, что я говорю. «Мне кажется, что я тебе больше не нужен. Ты перемещаешься по пространству совершенно автономно. Сандал, фиалка, пачули. Син, ты еще любишь меня?» Гвоздика, жасмин, иланг-иланг.
Я стал ходить за ней по пятам: так у нее не останется выбора. Так ей придется заговорить со мной.
Первыми словами, которые Син произнесла за много дней, были: «Что я делаю не так? Чего тебе не хватает? Что ты хочешь от меня?»
Я закричал: скала из накопившихся с устрашающим избытком слов трескалась, крошилась, рушилась. В крике я было замахнулся, но тут же опустил руку: до смерти испугался сам себя.
Просунул кисти в рукава свитера (мы когда-то купили его вместе у Девушки, которая пахла листьями розмарина, – где, интересно, она сейчас?), обхватил локти ладонями – крест-накрест.
Каждому чудовищу – по смирительной рубашке.
Син продолжила молчать. Смотрела на меня, совсем не шевелясь: кажется, даже почти не моргала. Спустя некоторое время она погладила меня по плечу: провела большим пальцем по шее, задержала ладонь на надплечье, легко сжала плечевой сустав и спустилась до самого локтя. Затем вышла из комнаты. Странно: кажется, ее губы шевелились, но я не услышал ни слова.
Через пару дней после этого случая Син подошла ко мне, села рядом и взяла мою руку в свои ладони. Она глубоко вздохнула и принялась говорить, медленно, с длинными паузами между словами и странными прыгающими интонациями. Снег шел и шел. Я продолжал смотреть в окно. Слова брели ко мне через сугробы – медленно, криво и вяло. Син сказала: «Милый, я больше тебя не люблю. Есть пары, в которых людям просто понимать друг друга, но это не про нас. Так было с самого первого дня. Давай проснемся завтрашним утром и попробуем еще раз. Правда, я не уверена, что у нас получится. Еще и еще».
Непонятно, что именно еще и еще.
Кожу на моем запястье ущипнуло несколько упавших капель. Кажется, лицо Син было мокрым от слез.
Син
Когда снег только повалил, я думала, что все это – просто очередная аномалия, антициклон, отклонение от общей закономерности, что это никак не сможет навредить кому бы то ни было. Потому решила продолжать движение так, будто ничего необычного не произошло. Это решение казалось настолько очевидным, что я бы ужасно удивилась, если бы мне сказали, что кто-то в городе считает иначе.