Я не испугалась, когда в квартире стало холоднее обычного: мы с Ранелем выставили обогреватель на середину комнаты, и раз в несколько дней я выкладывала на него свежие мандариновые корки и листья мяты. Я не придала особого значения тому, что двор опустел и дети перестали съезжать с горок на санках: бывают особенно ветреные дни, и что с того. А когда между нами с Ранелем начали исчезать слова, я не сразу поняла, что происходит. Даже сейчас, когда все кажется очевидным, мне сложно в это поверить. Вот бы только у меня была возможность перебросить несколько сотен минут из прошлого в будущее – когда белая тишина, сопровождающая снежные хлопья размером с ухо африканского слона, не разъедала звучание моего голоса.
В первый раз это случилось, когда я попросила Ранеля добыть томатов. Сугробы уже съели легкость и непринужденность передвижения по улице, поэтому за продуктами мы ходили раз в несколько дней, по очереди, все продукты – строго по списку. Я забыла сделать пометку о томатах и крикнула об этом Ранелю, слова вылетели за ним в закрывающуюся дверь. Вернулся Ранель, конечно, без них. «Ну ладно, ничего страшного, бывает, не услышал. Я сама возьму их в следующий раз». В свою вылазку я действительно набрала томатов – полную сумку: на той неделе я планировала сварить с ними суп, сделать чечевичные маффины, пожарить баклажан с чесноком и сыром, заправить овощное рагу пастой. Придя с улицы, я крикнула Ранелю, что томаты мы можем не покупать чуть ли не до конца зимы. Он засмеялся и, кажется, кивнул. Но через несколько дней принес из магазина еще. И очень удивился, что это было лишним. «Я не знал, что ты сама все купила. Тебе стоило сказать мне». Такая мелочь, правда? Вот и я никогда бы не подумала, что к такому нужно отнестись серьезно.
Недокоммуникации стали повторяться, мы все чаще терпели подобные неудачи: сначала – одна-две в неделю, позже – три-четыре в день. Я предложила записывать все, что говорю, оставлять записки на стенах, но Ранель только отмахнулся. Он не верил мне. «Я – человек, который относится к твоим словам с наибольшим вниманием и терпением. Я просто не мог пропустить то, что ты говоришь, мимо ушей». Я оглянулась по сторонам: и в самом деле, в комнате действительно не было человека, который слушал бы меня внимательнее, чем Ранель. Здесь давно уже были только мы вдвоем. «Ты ни в чем не виновата. Ты виновата только в том, что не говоришь со мной».
Эти слова меня ошарашили.
Ранель противоречил сам себе и наговаривал на действительность.
За этим непременно должен был стоять кто-то еще: я догадалась, что это была новая зима, которая не прекращала сыпать снежные хлопья, которая убивала тишиной и добивалась полного безмолвия. Мне нужно было время, чтобы обдумать, как бороться с ней.
Я долго собирала слова, чтобы каждое из них было соткано из любви вне зависимости от того, расположены они вместе или по отдельности. Чтобы Ранель, услышав даже выгрызенные из общего тела отдельные фразы, понял, что между нами все по-прежнему – несмотря ни на что. Мне нужно было, чтобы прошлое, настоящее и будущее переплелись в паузах между звуками. Чтобы интонации не оказались жалкими, просительными, отчаянными. Чтобы Ранель не услышал, а почувствовал – и вспомнил – о летнем дожде и промокших футболках,
о том, как мы кормили бездомных кошек у горного озера,
о музыке из граммофона, под которую мы скакали до сбитого дыхания,
о кофейной гуще, по которой нам нагадали долгие счастливые лета,
о танцующих огнях в черном небе,
о простудах, которые так много раз становились общими,
о поцелуях во все выпирающие косточки и прячущиеся ямки на наших телах,
о днях, когда во всем мире не существовало никого, кроме Ранеля и Син.
Наконец я подошла к нему, взяла за руку и сказала: «Милый, никогда не смей думать, что я больше тебя не люблю. В этом предложении целых три отрицания, потому что это трижды неправда: я люблю тебя вчера, сегодня и завтра. Каждое твое движение, каждый взгляд, каждую высказанную и не высказанную мысль. Есть пары, в которых людям просто понимать друг друга, но это не про нас. Каждое общее слово в нашем случае – это работа, старание, достижение. Так было с самого первого дня. Это наше преимущество: мы знаем, как преодолевать трудности, как идти навстречу, как учиться узнавать друг друга заново, с чистого листа, даже если мы знакомы уже много лет. Я точно знаю: если ты захочешь, у нас получится все что угодно, даже согреть эту белую снежную тишину, которая мешает нам говорить друг с другом. Давай проснемся завтрашним утром и попробуем еще раз. Правда, я не уверена, что у нас получится сразу, но – я обещаю тебе – мы будем биться со всеядной тишиной еще и еще. Еще и еще».