<…>
Я не притрагивался к крови больше двух месяцев, и, если не считать недавнего кризиса, чувствую себя великолепно. Иногда это кажется мне прекрасной сказкой, легендой, которые так любят представители моего вида. Но я сижу за столом в лаборатории и смотрю на крохотную коробочку, в которой лежат результаты наших с Альбертом девятилетних исследований. Ученые Темного мира знают, как научить вампиров существовать под солнцем. Для тех, кто хочет избавиться от этого «недостатка» на время, есть вакцины. Мало кто из нас боится серебра, мы давно побороли страх воды. Но нам с Альбертом удалось сделать невозможное: получить в лабораторных условиях заменитель человеческой крови.
Жидкость в ампулах выглядит не так эффектно, как храмовое серебро, она походит на разбавленный водой томатный сок. Но когда-нибудь она подарит жизнь новому поколению обращенных существ. Не знаю, кого мысль об этом будоражит больше, Альберта или меня. Должна будоражить меня, ведь я каждый день наблюдаю мелкие изменения в своей природе, которые в итоге сотворят чудо. Можно сказать, уже сотворили, потому что потребности в человеческой крови я не чувствую. А в те моменты, когда задумываюсь об этом, охота и последующий «пир» представляются чем-то далеким, почти забытым. Чем-то, что происходило со мной в прошлой жизни…
Глава седьмая. Филипп
6 июля 2009 года, поздний вечер — ночь
Треверберг
— Немного морщит на спине, синьор. Хорошо, что сегодня вы нашли время для примерки. В противном случае пришлось бы переделывать в спешке. А я не люблю спешку. Это непрофессионально.
Тристан, вот уже двадцать минут безропотно подчинявшийся вежливым просьбам портного повернуться так, а еще так и эдак, возмущенно выдохнул.
— Да ты шутишь, Эльвар! Сколько можно работать над одним смокингом?! Я бы сшил его намного быстрее в одном из городских магазинов! У госпожи Стаут, к примеру!
— Так почему же вы не заказали смокинг у госпожи Стаут, синьор?
Когда Филипп впервые увидел Эльвара Дорриана, ему на ум пришло словосочетание «истинный вампир». За вампира его приняли бы даже смертные, не имеющие понятия о Темном мире, потому что именно так, с их точки зрения, выглядят эти существа. Таких юношей — высоких, стройных, с длинными иссиня-черными волосами, чересчур бледной кожей и болезненно-тонкими лицами — когда-то рисовали на портретах, изображавших аристократов. Эльвар говорил тихим спокойным голосом, его улыбка была такой легкой, что не каждый бы ее углядел, его жесты были плавными и вежливыми, походка — неспешной. Употребить в адрес портного «красивый» мешало только выражение синих глаз. Точнее, полное отсутствие выражения. Так смотрит тот, кто нашел смысл своей жизни — и теперь его ничто не волнует. Филипп по опыту знал, что от существ, которых ничто не волнует, следует держаться подальше.
— Ты сам знаешь, почему, — буркнул Тристан и уже приготовился снять смокинг, но Эльвар поднял руку, останавливая его.
— Пожалуйста, еще минутку, синьор.
Он обошел клиента, внимательно изучая творение своих рук. Если бы не правила вежливости, сын с удовольствием изобразил бы недовольное сопение.
Многие вампиры гордятся своей историей и рассказывают ее при каждом удобном случае. У Эльвара, разумеется, тоже была история, но ее никто не знал. Он приехал в Треверберг несколько десятилетий назад из Рима в компании кукольника Марко Горетти. Марко открыл магазин в старой части города, который сегодня знали все. В создаваемых им фарфоровых красавиц влюблялись с первого взгляда, он никогда не устанавливал скидок на продукцию, но клиенты прибывали и прибывали. Эльвар шил одежду для кукол, созданных владельцем магазина (Марко он не называл по имени, пользуясь уважительным «хозяин»), и каждое из платьев было маленьким шедевром. Время от времени мистер Дорриан снисходил и до людей, чуть чаще — до темных существ. Его одежда стоила намного дороже, чем творения городских модельеров, но вы могли быть уверены, что товар получите высококлассный. Эльвар кропотливо работал над каждым швом, выверял каждую мелочь, подмечал любой, даже самый незначительный недостаток изделия. Он мог работать над платьем целый год, но в итоге женщина получала не просто наряд, а совершенство.
— Ты и вправду итальянец, Эльвар? — спросил Тристан, наблюдая за тем, как портной делает схематические зарисовки в небольшом блокноте.
— Нет, синьор. Страну, в которой я родился, сегодня называют Исландией. Рим — моя вторая родина, потому что там я встретил мать.