— Тот, кто был до Тристана, много путешествовал и бывал в Риме. Итальянки не такие красивые, как о них рассказывают.
— Когда-то я находил их привлекательными, синьор, но характер у них дурной.
Филипп, сидевший в кресле у окна, посмотрел на наручные часы. Он говорил с Ларри минут сорок назад, и тот, по всей видимости, застрял в «пробке». Что же, это хорошо: приедет к ужину и познакомится с Терри и Тристаном. Если, конечно, Тристан соизволит явиться к столу. Скорее всего, сын уйдет в библиотеку и просидит там до утра.
— А женщин в Треверберге ты находишь привлекательными? — продолжил допытываться Тристан.
— Не могу сказать, синьор. Меня не интересуют женщины.
— А приятель у тебя есть?
— Мужчины меня тоже не интересуют, синьор. Меня интересует только мое искусство.
Эльвар убрал блокнот в карман черных шелковых брюк с идеально отглаженной «стрелкой» и кивнул Тристану, давая разрешение снять смокинг.
— Еще тебя интересует еда, — сказал сын. — Люди. Верно?
— Тристан, думаю, это не самая подходящая тема для светской беседы, — вмешался Филипп.
— Все в порядке, доктор, — улыбнулся портной. — Да, синьор. Еда меня тоже интересует. Но искусство — это главное.
— Знаешь, это любопытно. — Тристан снял смокинг и протянул его Эльвару. — Ты живешь так, будто на дворе до сих пор восемнадцатый век. Не пользуешься телефоном. Не читаешь газет. У тебя нет компьютера. Ты не общаешься с вампирами, которые живут в Треверберге. Ты — пережиток прошлого. Но очередь из женщин, которые хотят заказать у тебя платье, огибает город на три раза. В чем секрет?
Эльвар упаковал смокинг в матовый полиэтилен.
— Боюсь, мой ответ обидит вас, синьор. А обижать клиентов не в моих правилах.
— Да уж, я бы тоже не стал обижать тех, кто тебе столько платит. Ну а все же?
— Жизнь человека и темного существа делится на две части, синьор. Первая часть — поиск, и во время поиска мы только потребляем. Вторая часть — обретение смысла. Обретая смысл, мы перестаем потреблять и начинаем служить. Со стороны может показаться, что я — портной с золотыми руками, который шьет поразительную одежду, но на самом деле все проще. Я служу.
Тристан взял со стула джемпер из тонкой шерсти.
— Смешно, — бросил он. — Ты вампир, и ты пьешь кровь. Все, что ты делаешь — это потребляешь.
— Возможно, синьор. Но наша природа не имеет значения. Нас определяет то, что мы создаем. Меня определяет то, что создаю я. А вас определяет то, что создаете вы.
— Мне не нужно ничего создавать, — передернул плечами Тристан. — Я — высшее существо. На меня должны равняться. И никто не будет говорить мне, как я должен себя определять.
На губах Эльвара появилась легкая улыбка.
— Я предупреждал, что мой ответ обидит вас, синьор.
— Существо, которое живет во тьме, боится серебра и охотится на людей, не может обидеть такого, как я.
— Вы, безусловно, правы. — Портной поклонился. — Благодарю за то, что уделили мне время, синьор. Доктор, — он повернулся к Филиппу, — глубоко сочувствую вашей утрате. Мне не выпала честь быть знакомым с доктором Родманом лично, но я много слышал о нем. Это большая потеря для всех нас.
— Спасибо, мистер Дорриан. Бэзил присматривает за слугами, которые развешивают картины в коридоре. Он проводит вас до двери.
Дождавшись ухода Эльвара, Тристан подошел к отцу и занял второе кресло. Когда-то в этой комнате собирали званые обеды и ужины, но друзей у Филиппа становилось все больше, и для приемов выделили другое помещение. Сегодня здешнюю обстановку можно было описать как «чулан с очень элегантным беспорядком»: накрытая чехлами мебель, старый рояль, ящики с документами и книгами, свернутые ковры, огромное количество декоративных безделушек и напольное зеркало. По углам комнаты прятались старинные канделябры, огромные и ветвистые. Один из них сейчас стоял рядом с зеркалом, и пламя свечей едва заметно колыхалось на легком сквозняке.
— Иногда он позволяет себе слишком много, — заметил Тристан.
— Он вампир, дитя. А для вампиров такое поведение типично.
— Ты хочешь сказать, было типично до того, как наступил двадцатый век?
Филипп разгладил манжеты рубашки и, к своему неудовольствию, заметил, что не подобрал запонки. В ожидании ответа сын нетерпеливо выстукивал по паркету известную только ему мелодию каблуком туфли. Если он что-то и взял от своего создателя, так это умение безукоризненно выглядеть. Тристан носил итальянскую обувь из самой дорогой кожи, не признавал футболок и джинсов. Сегодня на нем были брюки из стального шелка в узкую серебристую полоску и нежно-розовая рубашка, которая стоила не одну сотню долларов. Светлые волосы собраны в аккуратный хвост, фиалковые глаза за стеклами очков смотрят пытливо и высокомерно.