Высказывались предположения, что в те времена уже существовали зачатки частного предпринимательства. Так, можно не сомневаться, что виллы, расположенные неподалеку от портов, и прочие резиденции сильных мира сего принадлежали богатым купцам, которые вели собственную торговлю. Не вполне ясно, какие именно отношения складывались между этими богатыми коммерсантами и представителями власти, хотя абсолютная независимость в отдельных случаях могла приводить к ра360 ю и волнениям. Однако каких-либо сведений о подобных волнениях не сохранилось. Возникает впечатление, что минойская цивилизация была обществом равных, представляя собой — в зародышевой форме — модель позднейших демократических идеалов Греции, которые медленно развивались и формировались на Крите. Впрочем, все это — не более чем заманчивая версия социальной истории острова, хотя минойцы, вне всякого сомнения, были людьми свободными, проникнутыми духом вольности, и относились к авторитарным поползновениям местных правителей ничуть не более терпимо, чем современные жители Крита, девизом которых служит гордая фраза: «Лучше смерть, чем рабство».
По всей вероятности, минойцам было присуще развитое чувство индивидуальности. Всевозможные украшения, в особенности женские, были нарочито многочисленны и сразу бросались в глаза. Мужчины на фресках и керамике редко изображаются в какой-либо другой одежде, кроме набедренных повязок, тогда как царицы или жрицы носили длинные свободные юбки с особыми складками, чем-то напоминающие одеяния испанских танцовщиц фламенко. Облегающие блузки подчеркивали женственность фигуры, оставляя грудь полностью обнаженной. В большом ходу были головные тюрбаны или огромные шляпки, фасоны которых — по крайней мере, у представительниц прекрасной половины правящей элиты — часто менялись, если судить по сохранившимся фрагментам росписей и миниатюрным статуэткам.
Наши представления о древней истории основаны на причудливом переплетении реальных фактов и домыслов. Что касается минойцев, которые оставили ничтожно мало письменных свидетельств и памятников (к тому же ни один из них пока не расшифрован), то в наших знаниях о них неизбежно зияют огромные пробелы, которые приходится заполнять более или менее правдоподобными гипотезами. Однако лишенное дара речи не может лгать, и массивные каменные стены Кносского дворца, раскинувшегося на площади в сотни акров[13] на срезанной вершине холма неподалеку от современного города Гераклион, являют собой немые свидетельства о сильных и уверенных в себе людях, которые отнюдь не жили в своем замкнутом мирке и гордо, не склоняя головы, входили в огромные чертоги божественных фараонов Египта. Это были люди, достойные уважения, с которыми приходилось считаться, как о том свидетельствуют настенные росписи и вещи в захоронениях, найденные в Египте. Это — реальное доказательство существования тесных контактов между Египетским царством[14] и Критом. Наконец, вполне возможно, что то наследие, которое они оставили миру в качестве суммы накопленных ими знаний, на поверку может оказаться неизмеримо более важным и ценным, чем самые изысканные произведения искусства, когда-либо созданные в мастерских Кносса.
Глава 3. ФЕСТСКИЙ ДИСК
Язык минойцев остается для нас загадкой. По всей вероятности, это был один из доэллинистических. языков, однако практически наверняка — не тот же язык, на котором говорили микенцы, обосновавшиеся на Крите после 1450 г. Дело в том, что ученые смогли расшифровать отдельные фрагменты микенской письменности, тогда как минойское письмо расшифровке не поддается. Надписи, оставленные на Крите микенцами, выполнены ранней формой греческого письма и сегодня считаются более или менее понятными. Между тем еще около 100 г. до н э. в глухих, изолированных районах Крита существовали небольшие общины, говорившие на особом языке, не имевшем ничего общего с языком переселенцев с материковой Греции и даже наречием большинства обитателей острова. Этот язык, по всей видимости, восходит к языку минойцев.