Открыл хозяйственный кошелёк. Рубль бумажный. Трёшка. Пятёрка. И здесь нет Ленина. С каких, собственно, денег просит убрать Ильича поэт?
Вечером я получил ответ: мне показали красную десятку. То есть я её и раньше видел, издали. А тут пригляделся. Вот он, родной и близкий!
– А ещё Ленин есть на двадцатипятирублёвой купюре! – сказали мне. Но бумажку не показали. Не было такой в доме. Двадцать пять рублей в ту пору считались деньгами неходовыми, неудобными. Во всяком случае, в сельской местности. В сельской местности царил трояк. На три рубля можно было купить продуктов на всю семью. Для людей вольных, мыслями о семье необременённых, трояк составлял бутылку московской водки, два восемьдесят семь, а остаток шёл на плавленый сырок. Или две большие бутылки портвейна и гору закуски. Я ни водки, ни портвейна в пионерах не пил, зато недавно купил сборник "Фантастика–64", он обошелся аккурат в семьдесят копеек.
Пятидесятирублёвые же бумажки, тем более сотенные, шли по разряду легенд и преданий. Я понял: большой поэт денег мельче десятки в руки не берёт. А когда берёт, то за деньги их не считает. И потому пишет стихи от чистого сердца. Но чтобы его понять, необходимо самому приподняться над действительностью, представить себя в мире красных и сиреневых купюр. А если мы не в состоянии достичь просветления, то и виноваты мы, а не поэт.
И впредь, изучая литературу, историю и прочие гуманитарные науки, я пытался почувствовать другого человека. Автора, полководца, политика. Иногда получалось. Или я думал, что получалось. Тогда становилось ясно, отчего Наполеон остался на острове в океане, по какой причине Маяковский взялся за револьвер и почему Сталин не обменял советского солдата на гитлеровского генерала. Эта ясность была сродни ясности святого Августина, не допускавшего существования антиподов, но я был рад и такой. Сухой факт превращался в событие, а событие и запомнить легче, и понять.
Но в каждом событии обыкновенно не один участник, а несколько. И необходимо ощутить состояние каждого. Вот хоть тот же пример с деньгами. Пусть у одних на руках крупные деньги, деньги с Лениным, а у других полтинники да рубли, и то лишь до обеда. И если кто-то из первых хочет убрать Ленина с денег, то второй в ответ в лучшем случае говорит: "Мне бы твои заботы", - а в худшем посылает новатора по нашему, по-чернозёмному. Ленин, понимаешь, ему не нравится на червонце!
Первые, пожалуй, обвинят вторых в узости кругозора, в стремлении к сытой и спокойной жизни, в нежелании бороться за высокие идеалы. Ну и что? Сытые настолько часто обвиняют других в стремлении к сытости, что невольно думаешь: это они за свою кормушку переживают, не иначе. Призывают затянуть пояса те, у кого золотые пряжки. Умирать под Москвой посылают тех, кому в Москве места нет. А тех, кто посылает, ждут самолёты, готовые в случае неудачи лететь в Самару, в Лондон, в Берлин – в зависимости от ситуации.
Сколько голов, столько и умов, считают оптимисты. Каждый ум оценить трудно, да и нужды нет. Учитываются общие тенденции, коллективное бессознательное и коллективное сознательное. Желательно и первым, и вторым управлять, на то были и есть инженеры человеческих душ. Песней ли, рассказом, телесюжетом или же кинофильмом возбуждаются нужные эмоции, а эмоции лишние, мешающие – гасятся. И вчера ещё спокойные кварталы начинают закипать, готовые как на погром, так и на жертвенную смерть под Москвой. Или, напротив, кипящие кварталы остывают, пар конденсируется, затем превращается в иней, а гнилая рыба, оставаясь гнилой, на морозе теряет присущий ей запах. До следующей оттепели.
И всё-таки… Хорошо было иметь единственно верное учение. Куда как лучше, чем не иметь никакого учения вовсе. В отсутствие единственного верного для масс учения нет и единственно верного для масс направления. Следовательно, нет и движения масс. Нет, движение, пожалуй, есть, но оно – броуновское. Каждый движется сам по себе, меняя вектор ежемгновенно, а результат предсказуем.
Но если нет учения массового, вдруг да есть учение элитарное? Очень интересно, чем руководствуются люди, достигшие вершин власти. Диалектическим материализмом? Протоколами сионских мудрецов? Тайной доктриной госпожи Блаватской? Или учение настолько закрытое, что само упоминание о нём тут же навлекает на беспечного искателя истины кирпич, сосульку или взбесившийся трамвай?
За неимением верного или даже сомнительного учения приходится жить собственным умом. Действительно, можно ли в качестве жизненаправляющих выбирать предлагаемые массам лозунги "Не дай себе засохнуть", "Живи настоящим, смотри футбол" и "Ведь я этого достойна!", подразумевая под этим коробочку румян или палочку помады? Сами по себе и подслащённая крашеная водичка, и румяна - штуки хорошие, но ведь маловато будет. И даже футбол – маловато. После занятий, в выходной погонять мячик неплохо, но ведь не играть зовут, а только смотреть.