Мысли о комсомоле давно волновали Раксина. Много раз со своими друзьями Шилоносовым, Караваевым, Никулиным заходил он на репетиции и диспуты, бывал и на комсомольских вечерах отдыха, читал стенные газеты, выпущенные комсомольцами, и замечал, каким уважением пользуются парни и девушки — члены РКСМ, которых называли в селе не иначе, как молодыми коммунистами.
Напоминание о комсомоле оживило Раксина. Он подвинулся к дяде Семену и твердо сказал:
— Подойдут года — не задержусь, вступлю в ячейку. Вот увидите, вступлю.
Это время пришло весной 1925 года.
Комсомола боец
Гигантской подковой выгнулся старый парк на берегу пруда. Столетние липы и березы хранили на стволах метки, сделанные еще барчуками, а в ветреные дни длинные ветви угрюмо махали над крышей бывшего господского особняка, в котором хозяйничала теперь комсомолия.
Иван, потоптавшись возле клубного крыльца, медленно зашагал по тропе. Тонкая корочка льда хрустела под ногами. Незаметно он обошел парк и возвратился к скамейке, что стояла у клуба.
Друзья не показывались.
«Неужели ушли в райком без меня? Может, я опоздал?» — подумал он и с тревогой прислушался. В тишине лишь отчетливо журчали первые бойкие ручейки.
Неожиданно из темноты вынырнул Яша Караваев.
— Иван! Ох, ты и ругаешься, наверно? Но, честное слово, мы шли сюда, а Костя нас поймал на полпути и затащил в райком.
По тому, как взволнованно и радостно оправдывался друг, Иван догадался, что Яша и Павел опередили его.
— Значит, вас приняли? Обоих приняли?! — воскликнул Иван и хлопнул друга по плечу.
— Приняли, конечно. И ничего страшного совсем не спрашивали. Пойдем быстрее, там дожидаются тебя. Пойдем! — Яша потащил его за рукав.
В коридоре райкомовского дома Иван пригладил волосы, застегнул пуговицы полупальто и, немного отдышавшись, перешагнул порог кабинета секретаря райкома комсомола Кости Брысова. Кабинет служил местом сборов и занятий, приемной и спальней секретаря.
Невысокий, сухощавый, с задорным детским хохолком на большой голове, Костя сутками мотался по деревням, организуя новые ячейки, молодежные дозоры, агитируя, поучая и помогая молодым членам Союза. Он знал бесконечное множество прибауток и поговорок, нравился старикам за умение выслушивать их длинные разговоры и дельно отвечать, а главное — не хвалиться попусту.
Заседание бюро Брысов обычно проводил ночами, чтобы освободиться к утру и с первыми петухами мчаться куда-нибудь на дальний хутор.
Костя не мог спокойно сидеть и в кабинете. Он беспрерывно расхаживал и если заговаривал с человеком, то обязательно присаживался рядом и впивался глазами, казалось, в самую душу.
Увидев Раксина, Брысов поднялся из-за стола и подал руку:
— Проходи, Иван, проходи!
Раксин, смущенный и растерянный, сделав полшага, остановился.
— Вот, принес заявление, — неожиданно пробасил он, вытаскивая из кармана вчетверо сложенный листок.
Костя пробежал глазами по коряво нацарапанным строчкам и прочитал вслух:
Прошу принять меня в комсомол. Хочу быть юным коммунистом. Раксин.
Каждый из присутствующих знал его жизнь, как свою, но для порядка Раксина попросили рассказать автобиографию.
Раксин еще раз поправил волосы, облизал кончиком языка высохшие губы, и начал рассказывать:
— Родился 9 сентября 1909 года. Отец мой крестьянин… Умер он недавно… В семье нас восемь ребят. Земли хватит теперь. В доме я старший. Учился хорошо… Ну и, значит, в комсомоле мне самое что ни на есть подходящее место, потому как я являюсь деревенской беднотой.
Путаный, нескладный рассказ вызвал одобрительные улыбки, и Раксин, тряхнув головой, вдруг выпалил:
— Я, честное слово, пригожусь вам. Вот увидите!
Его приняли. Костя Брысов, вручая комсомольский билет, говорил тихо, но жестко и сурово:
— Быть членом нашего Союза — это, товарищ, большое дело. Это так же почетно, как и ответственно. Ты теперь стал бойцом комсомолии. Бойцом, понял? Ну, давай лапу, что ли, товарищ Раксин!
Сухая Костина ладонь утонула в большущей мозолистой руке Ивана. Он что есть силы стиснул пальцы, и Брысов, не вытерпев, присел.
— Ох, и здоров же ты, Иван! — не то обижаясь, не то восхищаясь, бросил он.
Иван вернулся домой взволнованный, праздничный и вроде возмужавший.
— Мама, — сказал он, — ты знаешь, я вступил в комсомол!
— Тебе, сынок, виднее. Ты ведь у меня совсем большак, — только и ответила мать. Она посмотрела на сына так, как смотрит всякая мать, вдруг поняв, что ребенок принадлежит уже не ей одной, а всем людям.