— Вы в магазинах бываете? — спросил он.
Все переглянулись. В магазины мы почти не заходили, потому что деньги водились в наших карманах очень редко.
И мы нестройно ответили:
— Заглядываем.
— Вот именно заглядываете, — подхватил Пантелеев, — и частушки потом пишете. То неладно, се неладно, и размалюете так и эдак. Остальные тоже норовят стороной обежать кооператив и отдать червонец нэпману или сунуть его в кубышку.
Он достал из кармана свежий номер «Комсомолки» и громко прочитал:
«Грош цена комсомольцам, у которых в магазинах нет порядка. Райкомы комсомола должны обеспечить подготовку кадров советских продавцов, комсомольцы должны научиться торговать по-советски.
Окомсомолим наши магазины!»
— Это как понимать? — нарушил тишину Раксин.
— Очень просто. Тебе, Иван, и вам, товарищи, придется надеть халаты и встать за прилавки.
Заметив потухшие глаза на недовольных и обескураженных лицах, Пантелеев добавил:
— Мы бы дали вам дело по сердцу, но поймите, ребята, сейчас сердце не в счет. Мы посылаем вас не рубли считать, а проводить политику партии. Прилавок — это своеобразная трибуна, и выступать с нее могут только люди с чистыми руками, то есть вы, комсомольцы.
— Ясно, агитировать незачем. Распределяйте кого куда — и точка, — прервал секретаря неугомонный Яша Караваев и подмигнул Раксину. Тот кивнул другу в ответ и спросил:
— Когда выходить на работу? Завтра? Ну вот и договорились!
Утром следующего дня комсомольцы принялись за новое для них дело. Августа Басманова встала за прилавок в бакалейном отделении, Раксин — в рыбном, я — в хозяйственном, Яша Караваев — на складе…
Раксин шутил потом:
— У меня самый ходовой товар. Мужик без рыбы, как рыба без воды.
К тому же в его отделении была, что называется, всякая всячина, далекая от гастрономии, вроде топоров, вожжей, дегтя, без которых не обойтись в хозяйстве. Покупатели с утра толпились возле Раксина. Одни скупо приценивались, другие ради любопытства разглядывали товар, сравнивая его с вещами дореволюционной выделки, а третьи приходили все разом охаять.
Но каждый задерживался возле молодого продавца, чтобы послушать его неторопливую, рассудительную речь о хлебе, политике и налогах. Иван умел нащупать в недоверчивой мужицкой душе нужные струны и превращал любой разговор в приятную беседу давно знакомых людей, А бывало, и спорили — горячо, до хрипоты.
Приходит однажды этакий невзрачный, с жиденькой бородкой мужичок, взгляд хитрющий и язык работает, как хорошо смазанный пулемет.
— Ты, ясный сокол, — обратился он к Раксину, — болтать горазд. Так вот скажи мне, темному лаптю, чей это кооператив: мужицкий, наш?
— Конечно, ваш, — согласился Иван, не замечая подвоха.
— Значит, и мой, — снова пробасил тот.
И когда Раксин утвердительно и радушно кивнул покупателю, он, зыркнув колючими глазами по сторонам, неожиданно громко попросил:
— Дай-ка мне в долг фунтиков десяток рыбы.
— Нет, в долг мы здесь не отпускаем.
— Как же так получается: ты же сказал, что магазея наша, мужицкая, а мужику, выходит, не веришь! А почему Исай Абрамович верит? У него хоть пудами бери под честное слово.
Раксин не растерялся. Подобных краснобаев он встречал не раз в деревнях, и, выждав, когда у прилавка смолк гул голосов, спокойно сказал:
— У тебя хватит совести у нищего котомку отнять? Молчишь? Выходит, не хватит? Так вот, страна наша пока нищая. Она копит деньги для больших дел, а когда их копят, то по долгам не дают. Знаешь сам пословицу: «Сено не в стогу — не сено, деньги в долгах — не деньги».
Мужики, довольные ловким ответом, засмеялись, а Раксин продолжал:
— А Исай Абрамович дает в долг не по простоте сердечной, не из-за любви к нашему брату. Сунь-ка ему палец в рот — руку откусит, если в той руке грош окажется. Он без мыла куда угодно влезет, лишь бы выманить себе в мошну червонец. Ему торопиться некуда: ни пахать, ни строить он не собирается; вот и ждет. А мы без заигрывания торгуем, по-мужицки: баш на баш и по рукам. Ты нам дай мяса, масла, яиц; мы — тебе на портки, бабе — на сарафан, сыну — штиблеты. Плохо, что ли?
Обескураженный говорун почесал затылок и под смех собравшихся согласился с Иваном.
С приходом комсомольцев в магазины товаров на полках не прибавилось, но порядка стало больше.
Горячее желание продать скорее, культурнее рождало столько инициативы, что даже старые продавцы удивлялись нашей выдумке и находчивости. Комсомольцы рекламировали товары перед кинокартиной, в клубе, оповещали о них дальние хутора и села; и все-таки наш главный противник — нэпман Флигель не унимался и ловко выворачивался из трудных положений.