— Скинхед херов… — Шиз с ненавистью ткнул слегка дымящийся труп ногой. — Любитель немецких обдолбанных гомиков из «Рамштайна»…
Стылый осторожно проскользнул в коридор и, присев на одно колено, коротким жестом указал напарникам на несколько сорванных с петель дверей. Болид и Шиз метнулись вперёд, держась правой стены, чтобы, если что, не блокировать Стылому линию огня. Все помещения расположенные по левую сторону, выходили окнами прямо на здание цеха.
Стылый замер рядом с единственной закрытой дверью в коридоре. Шиз уже заранее сжимал в руке гранату с выдернутым кольцом.
— На счёт «три»… — едва слышно прошептал Стылый. — Раз… два… три…
От мощного пинка дверь едва не слетела с петель, внутрь полетела, вращаясь, граната. Сталкеры поспешно вжались в стену по разные стороны от проёма. Раздался взрыв, с оглушительным грохотом на пол упало что-то очень громоздкое. Шиз заглянул в помещение, любуясь оторванной по локоть человеческой рукой.
— Порядок! Тут чисто!
В коридоре внезапно появились «грешники», спустившиеся с третьего этажа. Как видно, обстрел из подствольников успокоил далеко не всех. Внешний вид представителей клана «Грех» пугал. Боевики были с ног до головы забрызганы кровью погибших товарищей, измазанные сажей лица перекосила нечеловеческая, звериная злоба. Заметив противников, те, что бежали впереди, мгновенно вскинули оружие, но в тесноте наполненного дымом коридора лишь помешали друг другу, паля над головами упавших на пол сталкеров. Стылый перекатился на спину, из неудобного положения всаживая в «грешников» длинную очередь. Один из боевиков, оседая на пол, рефлекторно нажал на спусковой крючок автомата. Пули прошили коридор насквозь, вонзаясь в правое плечо едва успевшего уйти с линии огня Стылого. Срикошетив от кевларового наплечника, горячий свинец ушёл в противоположную стену.
Если бы не подоспевшие вовремя напарники, Стылому было бы совсем туго. Истерично загрохотал АКМ Шиза, звонко зарявкал пистолет «Фора» Болида.
«Грешники» бездумно пёрли напролом, обуреваемые жаждой мести, и это в конечном счёте их погубило. Через десять секунд всё было кончено. Стылый, истошно перхая, согнулся в три погибели, срывая с лица респиратор. Ещё пара вражеских гостинцев всё-таки успела в него попасть. Бронекостюм стоически принял удар на себя, останавливая свинец, но выпущенные почти в упор автоматные пули обладали чудовищной убойной силой. Корчившийся на полу Стылый чувствовал себя сопливым мальчишкой, избитым в вонючей подворотне опытными борцами.
Болид неспешно подошёл к постанывающему сталкеру, не сводя взгляда с противоположного конца коридора:
— Бродяга, ты там как?
— Сносно… — сквозь зубы процедил Стылый.
— Сильно тебя приколбасило?
— Не то слово…
— Но броня выдержала?
— Чудом… ох, мать моя женщина… сейчас, погоди… я уже почти могу нормально дышать…
— Восемь сраных выродков! — Шиз внимательно изучал трупы уничтоженных «грешников». — Болидище, да ты просто Рембо х…ев… Троих из «Форы» уложил… причём в башку… при видимости сорок процентов… силён, ничего не скажешь…
С помощью подставившего руку Болида Стылый тяжело поднялся на ноги.
— Нужно выбраться на крышу и уже оттуда оценить обстановку…
— Пошли! — кивнул Шиз. — Сдаётся мне, самое интересное ещё только начинается…
— Как вы думаете, отче, мы успеем? — с надеждой взмолился Плясун.
— Будем уповать на Господа, чадо! — ответствовал Опрокидин с твёрдой убеждённостью в голосе. — Всё в деснице Его! Но нам тоже не следует тянуть канитель…
Они заметили неподалёку круглый зев туннеля, образованного гигантского сечения трубами, сваренными друг с другом, и бросились туда. Куда он ведёт, кто его знает, но проверить не мешало. Вдруг, да и выведет к нужному месту.
Удары кованых сапог о ржавый металл гулко отдавались в ушах. Мелькали над головами тускло светившиеся лампочки, горевшие по той же неведомой причине, что и в подземельях «Агропрома».
— А ведь вы не возразили ему, батюшка, — как бы между прочим ввернул журналист на ходу.
— Кому? — не понял отец Иоанн.
— Да Ряхе же. Когда он сказал, что нужно мочить всех «грешников».
— Совершающий преступление в отношении ребёнка — демон, — глухо, но категорично ответил батюшка после долгой паузы. — А уничтожение демона — дорога в рай…
Чадов ничего не сказал, только как-то странно покосился на соратника. Что-то изменилось в святом отце за время их недолгих странствий. Какая-то твёрдость появилась, отчасти потеснив идею полного всепрощенчества и всеобщей любви. Ой, да что там говорить, если Степан чувствовал, что и сам внутренне преобразился. Ему казалось, что он наконец постиг нечто, доселе ему неведомое, что его естества коснулись некие персты, начавшие лепить из чёрствой и циничной душонки что-то светлое, такое, чему найти верную и точную формулировку журналист пока не мог.