– Лады, Аркадий Борисович.
***
Пятничным вечером я добрался до проспекта Мира часов в восемь. Дверь открыла Дерюгина. Ее изрядно штормило. В узком квартирном коридоре было темно. Из-за приоткрытой двери туалета виден клин света и слышался громкий шум набираемой в бачок воды. Вскоре шум оборвался с неповторимым звуком, с каким уличный автомат завершает налив в стакан газводы за копейку.
– А Цапля где?
Загадочная Дерюгина молча выдала размашисто-неопределенный жест правой рукой в сторону гостиной и, шатаясь, почапала вслед за собственным жестом. Я снял пальто, закинул длинный шарф на полку вешалки, разулся и отправился следом за ней.
В углу гостиной светил трехламповый торшер. В живых в нем осталась одна-единственная лампочка, да и та периодически помигивала – видать, патрон совсем плох. На телеэкране Абдулла и басмачи безуспешно пытались разобраться с Суховым. В пляшущем неверном свете я увидел Цаплю, распростертую по дивану. Рядом на полу неуклюже примостилась Дерюгина – пыталась прикурить, но все время промахивалась язычком зажигалочного пламени мимо сигареты. После третьей негодной попытки я отобрал у нее зажигалку, выдрал из губ сигарету, прикурил и вставил горящую сигарету ей обратно в рот.
– О-о… сп-п-пасиба, Стё-п-па!..
Я нагнулся над содержимым дивана. Купающаяся в трансценденте Цапля одарила самую глубину моей души незамутненным, насколько это было возможно, взглядом, обняла за шею, прошептала:
– Целуй… я ждала… соскучилась… очень… очень-очень.
На полу валялась пустая коньячная бутылка. Рядом громоздилась наполовину пустая литровка венгерского вермута «Кора», а чуть поодаль ждала своей неотвратимой очереди такая же, но полная.
– Что празднуем, девки? – с ласковой интонацией психиатра спросил я.
– Именины сердца! – проорала Дерюгина. – Вот так! Имеем право!
– А… можно… не так… сложно… конкретнее?.. – выдыхал я, снова и снова, раз за разом, целуя Цаплю в пахнущие коньяком влажные теплые губы.
– Дерюгину… сегодня… замуж… позвали!.. – рапортовала мне Цапля в перерывах между смыканиями наших губ.
– Кто? – спросил я.
– Епишин! – заорала Дерюгина.
– И чего?
– Не пойду! – твердо, словно костыль в шпалу забивая, рявкнула Дерюгина и махнула полстакана вермута.
– Почему?
– Он идиот!
– Ладно, девки, все с вами ясно. Есть хотите?
– Хот-и-им! – нестройным двухголосым хором возопили Цапля с Дерюгиной.
– Тогда я пошел на кухню…
Цаплина кухня была особым местом. Каждый раз, оказываясь там, я не уставал удивляться. В этом пространстве еще совсем недавно хозяйничали три взрослые женщины: цаплина мама, цаплина младшая сестренка Зойка и сама Цапля. Три женщины, не чуждые изяществу, высоким мыслям и даже красоте. Ну да, теперь там осталась Цапля в единственном числе, ладно. Но бог мой, как же можно было так засрать несчастную кухню?! Какие неизмеримые усилия нужно было для этого приложить?
Когда только оказался здесь, первое, что я сделал – вымыл всю посуду, что, наверное, с полнедели, а то и дольше, копилась в раковине и на прилегающей к ней тумбе-столе.
Я мыл; Цапля сидела напротив, хлопая глазами. Она даже не догадалась вытирать чистые тарелки, кастрюли, плошки, вилки и ложки. Когда я закончил, Цапля поднялась с табурета, подошла, обняла, притерла меня к стене роскошным бюстом, всегда – к моей радости – оказывавшимся рядом с моими ненасытными губами, и тихо прошептала:
– Какой ты у меня… хозяйственный… За что мне такое счастье…
За три месяца я привел цаплину кухню в состояние идеальной чистоты и порядка. Всё стояло теперь по местам; жиру, гари и грязи не было никакой возможности больше жить здесь. И уж не знаю, почему, – но уж точно не со стыда, стыдиться она не умела, ничему и никогда, – Цапля научилась мыть посуду, и делать это вовремя.
Но была на кухне одна вещь, вмешиваться в судьбу которой мне было запрещено совершенно определенно и недвусмысленно: старая чугунная сковородка. Цапля уверяла, что ее в этом доме не мыли никогда; разве что ополаскивали после готовки горячей водой из чайника – лет так тридцать, а то сорок, а, может, и все пятьдесят. За это время сковорода обросла сверху, снизу и по бокам толстым бугристым слоем то ли угля, то ли кокса.
– Ну, Стеш, ты же не будешь мыть кофейную джезву? – ласково спрашивала Цапля.
– Нет, – кивал я, – так можно весь вкус кофе испортить.