— Многие уже пробовали, — усмехнулся Конан, — и сейчас за всеми из них присматривает Нергал.
С яростным ревом, подобно разъяренному быку, Марил обрушился на киммерийца. Император был крепким мужчиной, а сейчас его силы удвоились из-за безумной ненависти и гнева. Перед правителем стоял человек, который превратил в руины всю его огромную империю. Если победа и ускользнула от Нетистена, то, по крайней мере, у него осталась возможность отомстить. Конан медленно отступал под неистовым натиском Марила, отражая мощные удары его меча и пытаясь достать соперника своим оружием. Император ловко уворачивался от наточенного стального топора в левой руке Конана и упорно наседал на противника. Меч Марила сверкал как молния, а звон клинков оглушал, подобно громовым раскатам. Внезапное, стремительное движение, и длинное лезвие Нетистена прошлось по правой руке разбойника, по старой, едва начавшей заживать ране, полученной в предыдущем бою, и причинило тому нестерпимую боль. Сабля выпала из онемевшей руки киммерийца, и теперь он уже сражался только одним топором. Яростная жажда крови врага завладела всеми его чувствами. Не обращая внимания на боль, Конан осторожно, кругами, обходил императора, говоря ему всякие дерзости и ожидая, когда противник хотя бы на миг раскроется. Его топор чертил в воздухе сложнейшие, почти неуловимые рисунки.
В конце концов, Марил все же допустил ошибку. Он был слишком безрассуден и опрометчив в своем желании поскорее покончить с ненавистным врагом. Всего одно неверное движение, как раз то, чего дожидался Конан. Сделав обманный выпад тяжелым топором, разбойник нагнулся, когда Нетистен в ярости прочертил мечом дугу над его головой. Только на миг император остался открытым. Он не успел вовремя повернуться обратно, поскольку рассчитывал снести наглецу голову. Это и решило исход битвы. С невероятной скоростью северянин рванулся вперед и рассек грудную клетку Марила топором. Даже прочная кираса не спасла правителя.
Нетистен Марил грузно рухнул на землю. Его глаза все еще светились ненавистью, но он был мертв. У ног Конана медленно растекалась большая лужа крови.
— Итак, ты его все-таки убил, — констатировал Арбас, который все это время с большим интересом следил за поединком.
— Эфрель, я полагаю, тебе спасибо не скажет. А для полноты картины на сцене еще появился наш друг Альремас, как раз вовремя, чтобы насладиться последними минутами жизни императора. Я уверен, что он не станет терять времени даром, а сразу побежит рассказывать Эфрель, кто убил Нетистена Марила. Конан, может быть, нам следует хорошо подумать прежде, чем возвращаться обратно на Пеллин?
Киммериец разразился проклятиями и стал осматривать свою кровоточащую руку.
— Да, пошла она… Я сам поговорю с Эфрель. Я не собирался позволить Марилу убить меня, только для того чтобы потворствовать ее прихотям. Я итак отдаю ей императорский трон. Если Имилю удастся выполнить все, как нужно, с Мкори, хозяйка будет вполне счастлива.
Имиль как раз в это время пробивался к комнатам Мкори. Последний заслон вскоре пал, и повстанцы с ренегатом во главе ворвались в личные покои дочери императора. Разгоряченные солдаты напали было на визжащих служанок, но мигом отпрянули, смущенные присутствием Мкори.
Девушка поборола леденящий ужас и высокомерно поднялась с кресла навстречу усмехающимся захватчикам. Мысль о самоубийстве мелькнула в ее голове, но эта идея показалась ей омерзительной. Пока была жизнь, оставалась надежда. До сих пор Мкори еще ничего не знала о судьбе возлюбленного и продолжала верить, что он жив.
Оценив ее красоту, Имиль в душе проклинал Эфрель, которая желала предать девушку страшной смерти. А ведь Мкори могла бы стать прекрасным призом для лучшего слуги колдуньи.
— Успокойтесь… Не делайте резких движений, и я обещаю, что вас не обидят, — сказал он своей белокурой пленнице и ободряюще улыбнулся. — В конце концов, вы — представительница знатного рода. Мы просто составим вам почетный эскорт и препроводим к императрице, которая находится в Призарте.
— Нет на свете поступка более подлого, чем предательство, — презрительно бросила ему Мкори.
— Лучше победивший ренегат, чем побежденный патриот, — убежденно ответил Имиль. Он приказал, чтобы пленницу связали, и повел ее к Конану. «В разграбленном городе наверняка найдутся и менее принципиальные девушки», — успокоил себя юноша.
А тем временем в кровавом хаосе, царящем на улицах столицы, Лейжес все еще отчаянно пытался оказывать сопротивление. Потеряв из виду дядю еще в самом начале битвы, и оттесненный атакующими к окраине города, он каким-то чудом разминулся с тремя основными отрядами захватчиков. В результате этого юноша и его отряд все еще бродили по горящим улицам и уничтожали рассыпавшихся на мелкие группы грабителей. Лейжес понимал, что столицу империи уже не спасти, но продолжал сражаться, даже не помышляя о бегстве. Он считал, что должен погибнуть в бою на пепелище родного города.
Вскоре его настиг посланец с печальной вестью о том, что дворец пал. Он же рассказал юноше о смерти императора и о том, что Мкори взяли в плен. При этой новости Лейжес впал в безумное бешенство — стал призывать своих людей следовать за ним, чтобы освободить любимую, что означало бы их верную гибель. Но его солдаты оказались более осмотрительными. Они и сами не пошли, и удержали своего командира от необдуманного поступка. После долгих уговоров им удалось убедить Лейжеса, что бессмысленно терять свои жизни в бесполезной битве против Конана и его армии мародеров.
В конце концов, юноша понял всю нелепость своего порыва и приказал распространить по городу слух о том, что он собирает отряд сторонников и зовет присоединиться к нему всех преданных империи людей. Затем Лейжес со своим израненным войском неохотно покинул горящий город. По дороге они подбирали оставшихся в живых солдат, все еще сражающихся с повстанцами. Молодой человек решил спрятаться в холмах на окраине Аграпура и организовать сопротивление, собрав пешие отряды туранской армии.
Так пала Туранская империя, в золе и крови, пала от руки великого Конана.
В Призарте шло буйное празднование победы. Повстанцы пировали. Напряжение битвы прорвалось и нашло выход в ликующей истерии. Награбленное золото и вино текли рекой. Повсюду царило безудержное хмельное веселье, слышался хриплый смех и пьяное пение.
Однако внутри Дан-Легеха, мрачной цитадели столицы, атмосфера была совершенно противоположной. Эфрель пребывала в состоянии злобной ярости. Уже в течение целого часа она визжала, вопила и проклинала Конана. То, что он разгромил Туранскую империю, казалось, не имело для нее никакого значения. Королева была в невменяемом состоянии. Единственное, что волновало Эфрель, это то, что Конан сам убил ее лютого врага. Его потрясающе глупый поступок навсегда разрушил столь долго вынашиваемые мечты о мести. В течение многих месяцев она жила только благодаря своей ненависти к человеку, который опозорил и изуродовал ее. И вот теперь Нетистен Марил ушел навсегда, так и не прочувствовав всего ужаса уготованного ему возмездия.
Оксфорс Альремас с большим удовольствием и наблюдал за тем, как киммериец стоически выносит страшные ругательства Эфрель. Временами она могла только выкрикивать нечто несвязное на высоких нотах. От ее яростных воплей звенело в ушах. Никогда еще Альремас не видел свою королеву в таком гневе. С чувством глубокого удовлетворения он подумал, что теперь ему уже недолго осталось беспокоиться о судьбе Конана. Она решена. Как только его соперник потеряет благосклонность Эфрель, бывшему любовнику, наверное, удастся убедить ее, что северянин слишком опасен, чтобы держать его поблизости. А потом останется просто найти повод для легального убийства.
Конан уже давно бросил все попытки спорить с колдуньей, понимая, что она находится в состоянии буйного помешательства. Он взял себя в руки и ждал, когда ее гнев стихнет. Спустя некоторое время бесконечная тирада Эфрель, казалось, иссякла. Прежде чем королева снова успела заговорить, Конан успел вклиниться в ее монолог.