Но видно проклятый Сет решил подшутить над ним! Сету, владыке этой земли, повелителю стигийских пирамид, городов и башен, хозяину мрачного Стикса, чужаки были не по нраву. Особенно киммерийцы! Тем более, один из них, самый дерзкий, чей меч и кинжал положили немало стигийских солдат, жрецов и магов Черного Круга!
Злобный Сет, вонючий червь, безногая ящерица, отвел ему глаза… Или в том виноваты воды Стикса, что внезапно устремились вперед с невиданной резвостью, кипя и бурля, словно похлебка в адском котле? Конан не мог разглядеть еще и кровель файонских башен, когда мощный поток подхватил его суденышко и понес на север, волоча будто на туго натянутом канате. Выгрести к берегу из этой стремнины не удалось бы и на пятидесятивесельной галере; оставалось ждать и надеяться на лучшее.
Надежда, однако, покинула киммерийца, когда взгляду его открылся Файон - семь гигантских каменных зубцов, соединенных стенами в двадцать длин копья вышиной, воздвигнутых из черного стигийского гранита. Древняя цитадель высилась на широкой и плосковатой у вершины скале, отроге тянувшегося к северу горного хребта; с южной стороны утес круто спускался к неширокой отмели, заваленной огромными валунами. Среди них ревела, буйствовала вода - тут набегавший с юга стремительный поток лоб в лоб сталкивался с каменной преградой, метал в нее струи-копья, бил в гранитный щит покрытыми пеной кулаками и, усмиренный, изнемогший, круто сворачивал к западу.
Пирогу Конана закружило в водовороте, затем понесло прямиком на темные валуны. Он еще успел разглядеть фигурки лучников, спускавшихся к отмели по вырубленным в скале ступенькам, успел удивиться, отчего они не стреляют, успел заметить блестящий шлем военачальника и черную хламиду жреца, шагавших во главе отряда… Через мгновение последовал сокрушительный удар, жалобный треск сломанного весла, стон рвущейся кожаной обшивки; затем наступила тьма.
Конан поднял голову, всматриваясь в узкий вытянутый прямоугольник окошка. Взошла луна; бледные холодные лучи ночного светила падали на руки и плечи киммерийца, на стиснутые кулаки, на хмурое лицо с насупленными бровями. Он слушал, смотрел - так, как слушает и смотрит дикий зверь, попавший в охотничий капкан; он походил сейчас на барса, решавшего, то ли отгрызть защемленную злым железом лапу, то ли вцепиться клыками в неподатливый металл ловушки. Где-то над ним, в верхних этажах чудовищной башни, раздавались едва слышные стоны и вздохи - не то ветер посвистывал меж зубцами парапета, не то некое существо, неведомый монстр, жаловалось на судьбу, или проклинало ее, или молилось своим жестокосердым богам. Один миг киммерийцу чудилось, что он различает звон цепей и скрежет железа; потом неясные звуки стихли, и над его камерой воцарилась тишина.
Он потер ссадину под коленом, содрал пропитанную кровью тряпку и бросил ее на пол. Поднялся, погрозив потолочному люку огромным кулаком и бормоча: "Ублюдки Нергала! Выберусь, каждому вырву печень… или вспорю брюхо… Жаль только пачкать клинок в вонючих стигийских кишках… забить бы кол в задницу, и все… " Он понимал, что угрозы эти бессильны, и оттого ярился еще больше; он знал, что не погрузит свой меч в животы стигийцев, ибо клинок его, и кинжал, и арбалет со стрелами покоились скорее всего на речном дне. Вот об этом стоило в самом деле пожалеть: доброе было оружие! Но даже с ним не одолеешь каменные стены и железную решетку…
Может, уцепиться за прут, упереться ступнями в стену и согнуть железный стержень? Вдохновленный этой идеей, он шагнул к окну, коснулся изъеденной временем поверхности камня, затем разочарованно покачал головой. Нет, не выйдет… Узкая бойница была прорезана горизонтально, и каждый из десятка прутов не достигал и локтя в высоту. Такой не согнешь! Тем более, что его могли заделать в камень на пару ладоней и заклясть крепкими чарами… Тут надо рубить! Вот только чем? Осколками глиняного кувшина?
Вдруг Конан резко обернулся, разобрав чуть слышный шорох за спиной. Пол у внутренней стены, где он сидел еще недавно, освещала луна; свет был неярким, но его глаза, острые, как у степного коршуна, различали пучок соломы, который он прижимал к ссадине, и окровавленную скомканную тряпку. Неожиданно ему показалось, что она шевелится, будто под набухшую кровью ткань забрался мышонок. Шевеление сопровождалось странными звуками - так шуршит, шелестит и попискивает ссохшаяся губка, впитывая морскую воду или масло.
Губка? Откуда здесь губка? Конан замер, стиснув челюсти и вперившись взглядом в пол. Что-то там было неправильно, неверно… что-то было не так…
Внезапно он понял, что. Кровавая лужица, темневшая раньше у его ступни, исчезла; клок соломы тоже казался сухим. И тряпка, мокрая от крови! Она высыхала прямо на глазах!
Колдовство?
Киммериец отступил и прижался к стене под самым окном, чувствуя, как холод подбирается к сердцу. Ему немногое было известно о Файонской цитадели, но он помнил, что крепость эта была древней, очень древней, выстроенной в незапамятные времена еще тем народом, что обитал в долине Стикса задолго до стигийцев - возможно, еще до Первого Потопа. А раз так, здесь, в этом мрачном старом замке, могла водиться всякая нечисть - демоны и монстры, порождения минувших веков, призраки, зомби или грешные души, что не могли упокоиться на Серых Равнинах, либо злобные твари, прислужники Сета и Нергала. Что угодно - хотя бы камни, высасывающие кровь из узников! И можно было не сомневаться, что любое из таких жутких чудищ сейчас подвластно магам Черного Круга, ибо они вынюхивали и выискивали в старых руинах, лабиринтах и тайных камерах следы всяческого древнего зла, дабы обратить его к своей пользе.
Конан стиснул кулаки, напряг плечи, словно готовился к смертельному прыжку. В варварской его душе мужество сражалось с отчаянием и страхом; как все киммерийцы, он был суеверен и предпочитал не связываться с чарами, колдовством, злыми магами и существами загробного мира. Но если уж ему приходилось встречаться с подобной нечистью, он не отступал; он бился как разъяренный тигр, полагаясь и на силу свою, и на острый меч, на меткую стрелу, на боевой топор или окованую железом дубину. Однако сейчас он был безоружен. В этих четырех стенах он мог рассчитывать лишь на то, чем обладал с рождения: на крепкие мышцы, хитрость и неистребимую яростную тягу к жизни.
В воздухе, над полом, освещенным луной, наметилось зыбкое призрачное трепетание. Что-то неясное, полупрозрачное возникало там, медленно поднимаясь над истертыми гранитными плитами, проскальзывая в щели меж камней, выползая из крохотных трещин подобно болотному туману, встающему над темными и мрачными водами. Казалось, древние камни Файона исходят паром, красноватой вихрящейся дымкой, словно некое существо, заключенное от века в тесный плен гранитной тверди, стремилось вырваться из оков, освободиться, стряхнуть мучительные узы, обрести свободу. Конану, застывшему под окном, еще не удавалось разглядеть, на что похожа эта туманная тварь; розовое облачко кружилось перед ним, вытягивалось кверху, бесформенное и бестелесное, лишенное конечностей и головы, смутное, как фантом, обитающий в ночных кошмарах.
Но оно, это создание, не было фантомом! Полупрозрачный туман внезапно уплотнился, обрел устойчивые очертания, и киммериец с облегчением перевел дух. Человек! Несомненно, перед ним был человек или нечто человекообразное - призрак человека либо демон, воплотившийся в привычные глазу формы. Во всяком случае, Конан не видел ни рогов, ни клыков, ни когтей, ни перепончатых крыльев или хвоста, ни разверстой зубастой пасти - ничего, что можно было бы счесть явным знаком Нергала или другого темного божества. Впрочем, не стоило торопиться с выводами; этот призрачный пришелец, восставший из файонских камней, вполне мог служить Нергалу, Сету, Шешуму, кровожадному идолу чернокожих, или всем им вместе взятым.