Они ударили одновременно в одного и того же противника — мужчина и женщина, мечом и саблей, в грудь и в спину. Гибкая сабля выгнулась дугой, встретившись с толстой, жесткой кожей, но металл победил, и хорайская сталь погрузилась в тело чужака. Дважды пораженный Древний зашатался, выронил бронзовый полумесяц.
А мужчина и женщина (ее Минолия тоже вспомнила — воительница с арены, победившая казака) сразу повернули к третьему противнику и атаковали его так же, как и первого, с обеих сторон. И столь же победоносно.
— Вот видишь, стоило рухнуть на землю их последнему врагу,— громко произнесла женщина,— такая тактика — самая уместная против них.
— Такая — что? Впрочем, ладно… Но не по душе мне это.— Мужчина, попинав ногой, проверил жизнеспособность поверженных.— Не люблю нападать со спины.
Они, видимо, продолжали какой-то прерванный спор.
— Они — нелюди! — горячилась женщина.— И к ним правила чести неприменимы! Зато точным ударом промеж шейных позвонков убиваешь их сразу, наповал…
Они спорили, будто не горели вокруг них дома, не маячили в отдалении безжалостные твари.
— Спасибо! Вы спасли меня! — Минолия поднялась на ноги и, покачиваясь, шла к сохранившим ей жизнь людям. Силы начали возвращаться к девушке, когда она увидела поражение Древних и услышала человеческую речь… Будто выпила чашу подбадривающего бальзама из самых сильнодействующих трав.
Гладиатор обратил на нее внимание.
— Не за что, девочка. Ты видела черные лужи?
— Нет,— ответила Минолия… и тут вспомнила черный ручей, сливающийся с демоном.
«Не о том ли он говорит?»
— Какая-то дрянь вытекает отовсюду. Похожа на смолу,— объяснил мужчина.— Вот ее и обходи, не наступай ни в коем случае. Видели мы, что происходит с людьми, которые вляпались в нее…
Минолия уже была рядом с варваром и его спутницей. Женщина-воин взглянула снизу вверх на своего широкоплечего товарища по оружию (*По оружию ли только? * — помимо воли и уж точно ни к месту, ни ко времени подумалось Минолии) и насмешливо произнесла:
— Мы всех женщин города будем спасать?
Конан ничего не успел ответить — словно молния вспыхнула в голове девушки, и Минолия вдруг вспомнила, что именно на поиски этого человека Орландар и отправил весь Орден. Вот так удача! Но на голове варвара нет никакого Шлема…
— Шлем! — закричала она так неожиданно и громко, что оба ее новых знакомых вздрогнули.— Где Шлем, о воин, победивший туранца? Ты же унес его с собой!
Киммериец взглянул на спасенную девушку не без жалости, потом обернулся к амазонке:
— Пошли, зря время тратим. Нам еще до стены добраться надо…
— Давно пора,— хмыкнула амазонка.
И Минолия увидела спины своих спасителей.
— Стойте! Да стойте же! Шлем! Он дает власть над Древними! — в отчаянии кричала девушка, не отставая от быстро, но без паники уходящей в ночь пары гладиаторов.— Вы же ничего не знаете!
Конан на ходу обернулся и уже более заинтересовано спросил:
— Над кем он дает власть?
— Над Древними! Ну, этими, с хоботами… Мы думали, что они добрые, а они — злые, людей убивают! А Шлем — он может заставить их слушаться! Поэтому Орландар и послал нас искать тебя…
— Ясно,— прервал Конан ее словоизлияния. Бедная девочка, совсем умом тронулась от страха.— Короткую дорогу до городской стены знаешь?
— Знаю,— быстро соврала Минолия, чтобы ее не бросили одну. На самом деле она вообще имела смутное представление о том, где сама находится.
— Показывай. А по дороге расскажешь об этом своем Шлеме.
Амазонка смолчала, но довольно выразительно хмыкнула. А впрочем, стоят ли мужчины слов?
Присоединившейся к ним девушке киммериец грозно напомнил:
— Под ноги смотри и берегись смолы! Ну и всего остального тоже…
«Стреноженная вошь» была пуста как никогда. Фенди в одиночестве сидел за столом; перед ним нетронутыми стояли кружка с вином и тарелка с остывшим мясом. Он напряженно думал. О чем — не родилось и не рождалось такого человека, кому будет позволено познакомиться с его мыслями. Дверь отворилась. Быстро. И все-таки не успела отвориться раньше броска. Серебристой рыбкой мелькнул метательный нож и вонзился точно на уровне груди вошедшего: никто из псов Фенди не посмел бы так рвать дверь на себя. Значит, чужак. Чужакам — смерть. Если б между рождением мысли и воплощением ее в действие у Фенди случалась хоть какая-то пауза, не занял бы он и не удержал трон короля вагаранских воров. Разворачиваясь на скрип, атаман одновременно выбросил руку с невесть откуда появившимся в ладони метательным ножом.
С таким переживанием, как удивление, Фенди раззнакомился давно и навсегда. С детских лет его мотало по миру, окуная в самые жестокие передряги, и он всякого насмотрелся. В том числе и на всякое колдовство, и на всяких чудовищ.
Ввалившаяся тварь держала перед собой щит с воткнувшимся в него ножом. Устрашающий вид адского порождения и безуспешный бросок ножа не вызвал у Фенди ничего, кроме устремления к действию. Невысокий, подвижный шемит за время, потребовавшееся чужаку на один шаг по заплеванному полу харчевни, преодолел разделявшее их расстояние, и вот уже узкие жилистые руки короля воров вынули из-под просторной красной рубахи два стилета. Тварюга, видимо, так и не поняла, куда подевался человек, только мелькавший перед глазами.
Но два — один за другим — укола в спину указали куда. Украшенная костяной нашлепкой голова стала поворачиваться в поисках наглой жертвы, секира отводилась волосатыми лапами для рубящего удара, когда правую ступню одновременно ужалили два тонких острых лезвия.
Как убивают москитов,— не глядя шлепая себя по тому месту, где ощущается присутствие инородного тела и следующий за тем укус,— точно так же тварюга махнула секирой, не глядя, направляя полумесяц туда, где должен был находиться дерзкий человек.
Если б Фенди умел смеяться, то сейчас непременно доставил бы себе такое удовольствие, наблюдая, как чудовище, взрезав воздух своим огромным топором, поворачивается следом и таращится на то место, где по его, чудовища, разумению должен валяться располовиненный труп. В созданной для наведения ужаса башке свершается, видимо, осмысление того, куда посмело деться насекомое с несерьезными ножиками и как ему это удалось. Фенди же стоял за мохнатой спиной твари, разве что не облокотившись на нее. Не торопясь, он выбирал точки для нанесения новых ударов. Человек ясно видел исход поединка.
Тварюга обречена. Чересчур неповоротлива. С теми, кто уступал ловкому, гибкотелому шемиту в быстроте реакции и внезапности действий, он расправлялся безукоризненно, не оставляя противнику ни единой возможности выжить. Те же, кто не уступал, ошибались в чем-то другом — раз Фенди до сих пор жив и здоров. И никто — ни в Вагаране, ни где-нибудь еще — не имеет права считать себя лучшим бойцом, пока дышит одним с Фенди воздухом. А ежели кто-то возомнит о себе слишком много, то должен умереть или же попытать счастья и умертвить самого Фенди. Однако в Вагаране такие давно перевелись…
Остались, правда, залетные пташки. Например, хваленый варвар-гладиатор, которому, судя по рассказам, нет равных и который, конечно, так о себе и думает. Но ничего: скоро мы выясним, кто лучше умеет убивать. Встреча их уже не за горами.
Ну а прежде — эта ящерица с топором. Тут все до скуки понятно. Несмотря на прочную, как скорлупа старого ореха, кожу, он истыкает эту погань стилетами, выколет глаза. И пугало, превратившись в слепое решето, будь оно хоть из самого Мира Демонов, туда и отправится. А он не получит и царапины. Не тот случай.
Почти так и произошло.
Нанеся еще три стремительных удара ножами — в бок, спину и мохнатую ляжку бестии, Фенди совершенно неожиданно для нее оказался спереди и подпрыгнул.
Холодный блеск металла — вот последнее, что увидел Древний. Точно раскаленные прутья вонзились ему в глаза, и мир померк. От боли, внезапности нападения и страха чудовище впервые в жизни издало хриплый, истошный вопль, закрутилось волчком, круша секирой все, что оказывалось на пути; выколотые глаза сочились мутной желтоватой кашицей.