— Оно что, непобедимо?
— В мире нет ни одной силы, варвар, которую бы не смогла победить другая сила. А у нас есть Шлем. Тот, чью голову он венчает, не может, не должен быть уязвим для этой… этого зла. Посмотри: стена, на которой мы стоим, еще не рухнула. Потому что на ней находится Шлем. И его владелец.
Четверо человек стояли на гребне стены, некогда окружавшей Вагаран. Стена была безлюдна — стража по приказу Сдемака спустилась вниз, на бой с чудовищами… и погибла в объятиях черной массы.
Всего пятеро живых людей добрались до стены, всего пятеро. Единственные, кому удалось спастись из лап смерти. Четверо из них стояли на гребне стены и смотрели туда, где несколько часов назад находился богатый, могущественный, сильный город. Пятый беспробудно спал.
Теперь же перед ними раскинулся океан тьмы. Ни движения, ни огонька не видно было в кромешной мгле, в которую превратился Вагаран, и даже голубовато-белый свет луны безвозвратно тонул в этой тьме. Распались, растворились в черной потусторонней массе дома, дворцы, минареты; утонули в зловонной жиже люди и Древние, горожане, гости, члены Ордена; упали, лишившись корней, деревья, и все, все поглотила ненасытная чернота. Орландар и Минолия потрясение молчали.
Конан сплюнул вниз и долго смотрел, как его слюна, посверкивая при луне, летит вниз, пока не исчезает в полной тьме. Потом он снова повернулся к Ай-Береку.
— Ну? И дальше что? Как прикажешь биться со смолой?
— Это не смола. Это что-то… что-то живое. Хотя слово «жизнь», конечно, к этому неприменимо. Но и оно имеет уязвимые места. Их надо только увидеть.
— Как?
— С помощью магического зрения — Вторых Глаз.
— И где мне купить эти глаза?
— Я дам их тебе. Я умею видеть Вторыми Глазами. У нас с тобой должна была остаться астральная… ну, магическая связь с той поры, как… э-э…
— Ясно. Давай дальше.
— Я открою тебе магическое зрение. В Шлеме ты должен быть неуязвим. И вместе мы можем попробовать одолеть Зло. Оно всему миру угрожает, Конан! Ты должен спуститься вниз и сразиться с ним. С Амином, который стал, как сказала Минолия, частью этой силы. Его можно победить. Ибо — помни, варвар! — четыре первоэлемента — земля и огонь, вода и воздух — лежат в основе как нашего мира, так и инобытия.
— Ничего не понял. Ну, не суть. Что ж. Я говорю «да», колдун. Но если ты попытаешься обмануть меня, клянусь Кремом, я вылезу обратно из этой дряни и затолкаю ее тебе в…
— Я отобманывался, варвар,— устало проговорил Ай-Берек.— Мне мало что нужно от жизни. И уж точно не сводить с кем-то мелочные счеты. Да еще таким громоздким способом.
— А у меня к тебе довольно крупный счет, колдун. Однако я прощу тебя, если ты все сделаешь так, как наговорил тут… Ладно, хватит. К делу. Сперва отыщем веревку. В любом городе — а я их повидал немало — здесь наверху, у стражи всегда хранится моток-другой. На всякий случай. Вот случай и настал… Нет, ну как я ненавижу колдунов, кто б знал…
От рассвета до заката со всех сторон их обрабатывало жаром светило; от заката до рассвета они переводили дух: остывали, нежились в обожаемой ими прохладе. Они, вырванные из родных обиталищ в горах валуны, сведенные некогда в единое целое, именуемое городской стеной. Мимо их мертвенно-холодных тел, отталкиваясь ногами, скользил на веревке человек, который там, внизу, у подножия стены, найдет или мгновенную погибель, или возможность побороться за жизнь.
Решение принято, другого выхода нет, поэтому Конан даже не гадал о том, какая участь ожидает его внизу. Лезть в пасть самой Смерти почти без надежды выбраться оттуда ему не привыкать. Он по-прежнему не до конца доверял колдунишке, но ничего не мог поделать. Приходилось рисковать: если Ай-Берек прав, то судьба мира в его, Конана, руках. Если нет, если обманывает, то…
Киммериец решил подумать о чем-нибудь другом.
Наверху-то небось решили, что варвар использует последние мгновения, дабы заручиться поддержкой своих варварских богов. Пожалуй, неплохо бы. «Эй, Кром, слышишь? Ты как, поможешь, или мне опять выпутываться самому?.. Молчит…»
Он достиг уже черной массы, поглотившей город. Зловонная булькающая жижа поджидала в двух ладонях от обутых в прочные сапоги ног киммерийца. В последний раз оттолкнувшись от каменной кладки, Конан отпустил веревку и спрыгнул.
Позвоночник Ай-Берека словно превратился в стальной стержень. Маг точно окаменел. Будто жизнь на время покинула и вытянутые перед собой тонкие, болезненно-бледные руки, и остальные части его тела. Усиливая впечатление окаменелости, ветер огибал ушедшего в инобытие волшебника, не трепал его одежд, не ерошил усы, не играл в волосах. В образовавшемся внутри и вокруг чародея омертвелом пространстве жил и работал на пределе своих возможностей один только мозг Ай-Берека, мага, от которого не меньше, чем от Конана, зависела участь и этих людей на гребне городской стены, и судьба пока еще ни о чем не подозревающего человечества.
Орландар сидел, прислонившись спиной к холодным камням парапета. Чувствовал он себя прескверно. К горлу то и дело подкатывала волна тошноты. Магистр боялся, что может вот-вот свалиться в обморок.
Веревка, по которой спускался варвар, ослабла. Минолия, опасно нагнувшись в застенный мрак, старалась даже не дышать, чтобы дыхание не помешало остроте зрения. Она силилась высмотреть — что там, внизу. Жив ли Конан. Блеснет ли, перемещаясь, Шлем. Или — уже все, и последняя надежда испарилась, как туман на рассвете. Единственным человеком на городской стене, остающимся безучастным ко всему происходящему, был Фагнир. Свернувшись калачиком около Орландара, ласково обняв пустой кувшинчик из-под вина, он безмятежно спал. И тихо посапывал во сне.
Минолия вскрикнула. Орландар вонзил в нее взгляд… И сразу догадался, чем вызван этот крик.
Ноги северянина воткнулись в разостлавшуюся сколь хватало глаз черноту, глубина которой была неизвестна.
Не встретив никакого сопротивления — ни того, что оказывает вода, ни того, что можно было ждать от смолянистой по виду массы,— Конан неожиданно быстро и вообще неожиданно ударился ступнями о твердь. Спружинил, присев. Чтобы не завалиться ничком, пришлось выбросить вперед руки. Ладони зарылись во что-то ласково теплое, на ощупь напоминающее золу.
Взгляд вниз и по сторонам.
Под ним — опустошенная дотла земля.
Вокруг — непроницаемо черная масса, отступившая от попавшего в нее человека в Шлеме шага на три во все стороны, глубиной, ему по колено. Масса колыхалась, как студень, вздымаясь по краям,— создавалось впечатление, что она тужится сомкнуться вновь, восстановить свою разорванную ткань, но что-то препятствует ей.
Конан стоял на расставленных широко ногах, спиной к уходящей к небу стене, изготовив к бою меч. Взгляд его бежал по поверхности порожденной потусторонним миром жижи.
Что-то изменилось в окружающей обстановке. Где-то вдалеке, на самой границе ощущений, появилась некая помеха, едва заметная, но неприятная. То, что некогда именовалось Амином, мысленно ощупало свое бесконечное тело, нашло место, куда вонзилась живая заноза, и медленно двинулось в ту сторону. Мозг, сплавленный из трех, нашел имя помехе, и в нечеловеческом разуме Амина, ставшего Триединым, полыхнуло пламя прежней ненависти.
«К-о-о-н-а-а-н…» — рябью прокатился по астральному полю шепот, похожий, если б человеческое ухо могло уловить его, на шорох камыша в полуночной болотной воде.
Правы оказались колдуны: Шлем спасал своего владельца от соприкосновения с этим черным жидким дерьмом. Не уберегал он, правда, от тошнотворной вони, от которой кружилась голова и слезились глаза. Тишина стояла такая, словно Конан оказался в непроницаемом душном коконе; аж уши заложило, и любой звук, будь то шарканье подошв, или громкий вздох, или бульканье редких пузырей в поглотившем Вагаран студне, немедленно тонул в этом могильном безмолвии. Где же обещанное чернокнижником новое зрение? Все вокруг выглядит по-старому. Опять обман? «Эх, надо было все-таки прирезать эту хитрую бестию»,— с досадой подумал киммериец…