Ардазир воспользовался мгновениями затишья и бочком придвинулся к Митанни.
— Спасибо, малышка. Ты уже второй раз мне помогла. Я твой должник, — произнёс он тихо, но тепло. — Перед тем, в бане, этот твой дикарь почти наткнулся на меня. И лишь в последний миг мне удалось протиснуться в проход, — добавил он искренне, торопливо, как бы стыдясь своих слов благодарности.
Дождь постепенно утихал. В воздухе запахло свежестью. По ложу ручья с гулким рёвом нёсся неистовый поток воды. Разрывая немногочисленные облака, на мгновение показалось и заходящее солнце, озарило кровавым цветом вершины скал, нависших над головами, после чего окончательно скрылось.
В сухости под навесом потрескивал огонь и приятно потеплело. Шесть мужчин и три женщины, съёжившиеся и сгрудившиеся вокруг него, понемногу впадали в дремоту, измождённые и обессиленные. Только Конан глядел в горящие угольки, размышляя о будущем, и в их зареве видел своё грядущее, полное кровавых сражений и побед, богатой добычи и красивых девушек с шелковистой кожей и ярко-красными устами.
Человек выжидающе стоял напротив Конана. Его массивный меч отражал ослепительные вспышки солнца. Шлем закрывал лицо, но решимость убивать и выживать сквозила из каждого его движения. Конан испытывал такое неоднократно, но теперь он почувствовал страх. Ужас, парализующий страх пред смертью. Но было тут и кое-что ещё. Какая-то жалость, опасение перед убийством того, другого.
Противник двигался по кругу, ступая бесшумно, словно хищная кошка. Нервы Конана натянулись, как струны. Противник не нападал, держась на расстоянии досягаемости клинка. И Конан снова содрогнулся. За все это время, может быть за минуту или больше, его соперник не допустил ни одной ошибки, а движения его были очень грациозны. Киммериец, словно боровшийся с отражением в зеркале, почувствовал восхищение противником. Будет жалко убивать этого человека. Если это вообще возможно.
Оба напали друг на друга внезапно и стремительно, словно кобры. Последовал смерч убийственных ударов. Конан и его противник поочерёдно обменивались ударами, проверяя защиту друг друга с такой скоростью, что обычным смертным вряд ли удалось бы вообще хоть что-то рассмотреть.
Воины молча отскочили друг от друга. Неестественную тишину нарушало только их учащённое дыхание. По груди обоих мужчин стекал пот — единственный признак физической нагрузки и одновременно огромной сосредоточенности.
Время потеряло свой смысл. Во всём мире остались только они двое.
«Теперь это действительно Жизнь», — пронеслось в голове у Конана.
Он перепробовал почти все фехтовальные трюки и уловки, которым за всё время разнообразной, хотя и короткой жизни научился. Соперник отражал их один за другим, копируя абсолютно во всём. Сам он атаковал Конана хаотично, делая совершенно непредсказуемые выпады, но без малейшей утраты устойчивости и равновесия. Он словно поддразнивал киммерийца, и этим выводил его из себя. Теперь же противник отразил удар, нанесённый ему слева, и варвар получил тягучий укол кинжалом в живот.
Конан ощутил обжигающую боль. Словно во сне он смотрел, как из открывшейся раны в его собственном теле хлещет кровь. В рассечённой брюшной полости виднелись глянцевые внутренности.
«Это конец», — подумал он.
— Ты победил, — прохрипел варвар, с головы которого сполз шлем. — Это был хороший бой.
В тот миг противник киммерийца в первый раз предстал его удивлённому взору, пренебрегая защитой. Из последних оставшихся сил варвар тихо, словно волк, набросился на него с жаждой отомстить за своё смертельное ранение. Остриё его меча разорвало сонную артерию человека чуть ниже края шлема. Из горла хрипящего соперника брызнул поток яркой крови. Оба сражающихся рухнули одновременно.
— Это был хороший бой, — снова просипел Конан, но на этот раз удовлетворённо. Схватив мертвеца за ноги, он подтянул его к себе, снял с него шлем — для того, чтобы поглядеть в лицо своего противника прежде, чем предстать пред Кромом — и замер от ужаса.
В ясное небо взирали незрячие голубые глаза. На испещрённом шрамами лице воина, посеревшем от утраты крови, застыло выражение неверящего удивления. Точно такое же выражение лица было теперь и у умирающего Конана. Тело противника понемногу холодело, песок багровел, пропитываясь кровью погибшего, которая вытекала из него вместе с жизнью, словно из разорванных рыбацких сетей.