— Возможно ты прав, — не очень уверенно произнесла женщина, явно не убеждённая услышанным. — Но что-то подсказывает мне, что это будет не так легко, как поначалу представлялось. Выбран очень сомнительный путь. Мы слишком надеемся на удачу.
— Это наиглупейшая из всех проклятых дуростей всех времён!
— Кто, о все чешуйки Сэта, те парни, что набросились на нас?
— Владелец той таверны охотно нам это поведает, прежде чем мы переломаем ему все кости, — вмешался Конан в их горячую дискуссию. — Он уже вечером закрыл псов, чтобы они не выдали ту компанию. Он явно знал о них. Но будет непросто его достать. Определённо, он не вылезет из «Каменного старика», поостережётся.
— Не сможет же он вечно сидеть в доме. Будем караулить где-нибудь рядом. Иначе придётся нищенствовать и побираться, ведь все наши вещи пропали. — Голос Тауруса дрожал от гнева.
Они сидели, скрытые от взоров любопытных посторонних глаз, в запущенных зарослях отдалённого парка, расположенного между зеленеющими цветниками зажиточных горожан, в нише под высоким выступом городской стены. Женщины прижались друг к другу, мужчины планировали принять ответные меры.
— Он появится на рынке, вчера мы ему изрядно подсократили запасы, — тихо заметил Хикмет.
— Да, понаблюдаем за рынком, рано или поздно он там объявится, — решил киммериец.
Солнце уже значительно закатилось, когда его слова сбылись. На пыльной дороге заскрипела колёсами красивая бричка, на которой восседал толстяк в засаленной потной феске, глаза которого покраснели от недосыпания. К великой радости актеров он отправился на закупки сам. Остальное было делом мгновения. Едва толстяк спешился, разъярённые комедианты оттащили его к заранее облюбованной палатке гадальщицы на картах. Её владелица — трясущаяся уродливая отвратительная бабища, связанная собственными верёвками и с кляпом во рту, с трудом могла сопротивляться. Жирный пленник не решился проявить себя геройски. Он даже не пытался кричать о помощи. Хватило одного взгляда на нахмуренного северянина и решительные лица остальных, чтобы смириться. Но много разузнать не удалось.
— Их командир пришёл во двор вскоре после вашего прибытия. Он не зашёл в таверну, а остался стоять во дворе. Заплатил золотом. Твердил, что вы ограбили караван, который сопровождали, что якобы вы — опасные бандиты, которые обирали и убивали купцов, направляющихся в город. Хотел вас захватить, когда все уснут. Признаюсь, великомогучий господин, я не мог иначе. Я всё вам верну. Возвращайтесь назад и будьте желанными гостями в моём скромном…
Хлёсткая оплеуха прервала монолог кающегося и дала ясно понять, как смотрит на это Таурус.
— Держишь нас за идиотов? Думаешь, что мы не чуем, как сейчас патруль смотрит на твой притон?
Хозяин испуганно откинулся на спинку стула.
— Сжальтесь, смилуйтесь, добрые люди, я всего лишь убогий несчастный трактирщик, не достойный вашего внимания. Они насели на меня, не давали мне проходу. Угрожали мне.
— Те их угрозы — ничто, по сравнению с тем, что с тобой теперь сделаем мы, если ты ещё раз попытаешься нас обмануть, — проворчал Конан, а его глаза в полутьме палатки вспыхнули холодом.
— Взываю о милосердии, наисиятельнейший господин! — заскулил испуганный толстяк, едва отважившийся вздохнуть. — Сделаю всё, что поручишь.
— Возвращайся домой и собери все наши вещи и положи в бричку. Рыжую запряжёшь, оседлаешь чалого и оставишь ворота отворёнными. Гнедого я тебе продам сейчас, он нас только задерживает. Как ты думаешь, Таурус, какова цена твоего мерина?
В глазах Тауруса мелькнуло что-то весьма похожее на злорадное удовлетворение.
— Хоть он уже постарел, отощал и немного потрёпан, но в целом надёжный и верный зверь. Десять тысяч рупий — и твой. Не сглупи, не пожалеешь.
Обвисшие щёки толстяка недовольно задрожали, а на глазах выступили неподдельные слёзы.