Когда перед вратами оказался староста Кармайры, его встретили неуверенно и смущённо. Кетт исчез, а его дочь — законная наследница — словно провалилась сквозь землю. Военную поддержку новый властитель высокомерно отверг.
Харам стоял перед непростым выбором: попытаться насилием завладеть неприступной твердыней крепости и лично убедиться в смерти своего друга, или отступить и выжидать, во что это выльется и как будут развиваться события. Он отстранился, и многолетняя дружба между Топраккале и Кармайрой закончилась.
Со временем всё изменилось к худшему. Крепость начали покидать люди. Сначала только несколько пар, потом всё больше и больше. Среди последних ушедших была и старая няня Кетта. С возмущением она подтвердила слухи о произволе, насилии и колдовских чарах, которые ныне овладели бастионом, и нашла убежище непосредственно у старосты.
Ответное возмездие нового владыки замка было осторожным, но разрушительным. Минула пара месяцев, и город начал роптать. «Харам плохой, неправедный и старый» — так они говорили. Харам якобы обкрадывал городскую казну. Если вдруг нападут неприятели, лучше будет доверить город общему совета, чем неспособному Хараму.
Староста вначале опровергал клевету, стремился противостоять наветам — объяснял, убеждал, увещевал. Но всё было напрасно. Подросшая молодёжь, недовольная существующим порядком и строгостью режима, начала терроризировать город. Возглавляли эти народные возмущения братья Янис — уже не мелкие оборванные заморыши. Теперь это были коренастые верзилы, которые пошли в их мать, особо не размышляя перед нанесением ударов. Сперва старосте кто-то разбил окно. Потом он нашёл своего пса, подвешенного за задние лапы, на старой яблоне в углу сада. Тушка была похожа на красочный, нетипичный плод фруктового дерева. С пса содрали шкуру. Прежде чем сам Харам признал необходимость принятия жёстких мер с применением силы, хотя и вопреки своим убеждениям, было уже слишком поздно. А когда он однажды возвратился с заседания Совета как раз в тот момент, когда напавшие на его жену стали выскакивать из окон, то решил действовать. Он объявил осадное положение и выступил против нарушителей из почтенных семей, которые издавна проживали в городе. Богатеи взбунтовались, совет распался. Городская армия отказалась повиноваться и вместе с молодежью разграбила несколько купеческих лавочек. Мелкие стычки перерастали в анархию. Воцарился ужас.
Кармайра существовала, но стала лишь тенью былого образцово-прекрасного горного городка. Городом овладел страх. Люди боялись выходить из дома, после наступления темноты на улицах не было ни души. Стихли вечерние песни, звон тамбуринов и рыдание свирелей. Белые фасады облупились, зато узкие ворота ещё более укрепились. Бежать было некуда — вокруг одни горы. Или же нужно было оставить всё нажитое и тащиться за десятки миль в далёкий Шадизар. Те, кому не нравились Янисы, поскорее так и поступили — сбежали без вещей, словно нищие, и почти раздетыми, спасая свои жизни и семьи. А добравшиеся до таверн часами рассказывали о новых порядках в Кармайре. Известия разлетались, как если бы имели крылья. Купцы с больших караванных путей выбирали иную дорогу и этим дали ясный знак для всех остальных. Торговля заглохла.
Харам выдержал. Уйдя в отставку с поста старосты города, он затаился и почти перестал встречаться с людьми. У городского воришки он задёшево прикупил свору одичалых псов. Пусть он и не гордился этим — горец, под чьим правлением Кармайра годами процветала. Его глаза напоминали выбитые окна в темноте пустующего двора. Исчезли твёрдость и настойчивость, осталась сломленная, озлобленная и разочарованная человеческая развалина. Но, несмотря на всё это, он уцелел. И старуха, чьи руки когда-то выносили Кетта, тоже до сих пор была жива.
— Горим! У Харама горит!
Звон колоколов поднял и объединил людей, как и в прежние времена. Вёдра с водой передавались из рук в руки, и пожар под крышей удалось потушить прежде, чем пламя перекинулось на крыши соседних домов, и раньше, нежели огонь добрался до нижних этажей и окрестностей.