Когда запылала крыша дома Харама, его самого там не было. Бывший староста вернулся из таверны в то время, когда пожар утихал. С налитыми кровью глазами и одурманенной дешёвым пойлом головой он бросился к угасающему пламени. Возможно, было бы лучше, если бы дом выгорел дотла, и он никогда не увидел бы эту ужасающую картину. Два пса из его своры застыли в дверях с остекленевшими глазами и пеной у пасти — по-видимому, отравленные. Старая няня Кетта — все из семьи старосты назвали её «бабушка» — теперь лежала посреди зала. Он опознал её только по одежде, поскольку вместо головы была бесформенная масса крови, мозга, костей и спутанных седых волос. Молоток, орудие убийства, валялся поодаль. Когда огненный петух раскукарекался, семилетний Бек — гордость и единственная надежда Харама — спал на чердаке. Здесь пламя свирепствовало и бушевало больше всего. Обгоревшее тело ребёнка напоминало больше всего удачно приготовленную оленину, подаваемую на пиру как основное блюдо.
— О-ох… — донёсся слабый тихий вздох, но Харам мгновенно распознал голос своей жены.
В последнее время он изводил её вспышками неправедного гнева, вечно недовольный, мрачный и угрюмый, утопший в своих проблемах. Когда под вечер староста отправился в таверну, она взглянула на него с грустью, но не отважилась ничего сказать. Теперь она лежала в дальнем углу детской спальни, полузадохнувшаяся от дыма, с окровавленными губами, с поломанными и изуродованными руками, которыми она пыталась защитить своего сына.
— Янисы… это были… Янисы… — прошептала она и скончалась у него на руках.
— Убийцы! Звери! Я вас убью! — обезумев от горя и ярости, проревел Харам и скрылся в ночи.
Внезапно притихшие соседи поспешно отходили с его пути в сторону, а он даже не знал, где искать Янисов.
Бывший староста долго шарахался по притихшим улицам ночного города. Его нашли засветло на главной площади Кармайры — усеянного ранами, с безумными глазами. К вечеру Харам уже испустил дух.
И всё изменилось.
Скачущий плавным галопом чалый, на котором сидел Таурус, исчез за поворотом в лесу в доброй сотне ярдов впереди. Хотя рыжая кобыла была молодым и развитым зверем, она не могла сравниться с чистокровным жеребцом. Конан, легко удерживая равновесие на бешено раскачивающихся козлах, не сбавлял обороты, торопя и понуждая взмыленную кобылку скакать быстрее. Позади слышался стук копыт преследователей. Некий отдалённый стук…
Он быстро оглянулся через плечо, чтобы выяснить ситуацию. Топот за ним производил один-единственный всадник. Где-то глубоко в черепе киммерийца слабо забрезжило осознание.
«Где, о все дьяволы Зандру, я раньше видел того парня? Впрочем, всё равно. Через миг я смогу взглянуть в его лицо вблизи. Лишь бы только удалось это сделать так, чтобы меня не рассмотрели с городских стен».
Как будто злонамеренная богиня судьбы прочла его мысли и перевернула страницу книги: едва на Конана пала тень приближающихся из-за поворота деревьев, бричка налетела на камень, зашаталась, после чего долго тряслась, как будто застыв в воздухе, жёстко удерживаемая мускулистым телом умелого возницы, выгнувшимся и отклоняющим её назад, а потом, громыхнув окованными колёсами и застонав напряжённой древесиной, завалилась набок. Испуганная рыжая, до этого тянувшая возок, пробежала ещё добрый десяток саженей, прежде чем постромки впились ей глубоко в тело, вынуждая остановиться, задрожать, покрыться потом, закатить глаза и пустить пену с губ.
Но Конан уже давно на козлах не стоял — за секунду до того, как бричка перевернулась, он отпрыгнул в сторону. Его плечи буквально провезло по росшему поблизости развесистому могучему буку. Прокатившись по мягкому мху, киммериец остановился только у густых зарослей цветущего розового рододендрона. Он вскочил на ноги, игнорируя боль, стреляющую в ушибленных плечах, и прислушался. С ног до головы он был усыпан розовыми лепестками, как бритунская невеста перед своей первой ночью с мужем.
— Трухлявые яйца Бадб! — заревел он и начал яростно стряхивать облепившие его нежные лепестки, после чего прыжком вернулся на дорогу, сжимая обнажённый клинок в правой руке.
И очень вовремя. Жеребец его преследователя как раз бил копытами в воздухе перед неожиданным препятствием. Встревоженная кобыла отвечала ему ржанием и взбрыкиванием задних ног. Перевернутая бричка металась между двумя беснующимися лошадьми как живая. Белокурый наездник соскочил с жеребца так ловко, словно тот был просто стоящей скульптурой. Его волосы растрепались от дикой скачки, но лицо выражало глубокое удовлетворение.