Киммериец схватил вороного за поводья и обошёл стороной неподвижное тело своего бывшего преследователя. А затем вскочил в седло, не удостоив павшего наёмника даже взглядом.
Грохот окованных колёс едва затих, когда к холодеющему мёртвому телу начали стягиваться падальщики со всех окраин.
Сладкий запах мирра и лепестков роз лениво разливался по воздуху. Заходящее солнце выстреливало последние огненные лучи из-за горизонта.
Прекрасная леди Шагия выступала из своей уединённой ванны так торжественно, словно появлялась на свет. Её волосы, плотно заплетённые в косы и уложенные сверху, отливали медным блеском в последних лучиках уходящего светила. На её полных белоснежных грудях мерцали капельки воды. Алея кровью, вода стекала и по пледу цвета слоновой кости, а проникая сквозь него, попадала на изящную стройную талию, капала на округлые изгибы стройных бёдер, чтобы в конце концов маленькими капельками впитаться в плотный дорогой ковёр.
Ара Великолепный на приобретение нового дома для своей бывшей любовницы, конечно, не поскупился. Драгоценные гобелены с любовными мотивами чередовались с пейзажами, написанными на шёлке. Местные ковры, славящиеся качеством и разнообразием мотивов, простирались от стены до стены; полированная мебель ручной работы из редких деревьев дополняла парча, расшитая обожаемыми Шагией серебряными лилиями и окаймлениями. Полупрозрачный кхитайский фарфор словно жил своей собственной жизнью. Ванной, инкрустированной мрамором с розовыми прожилками, могли бы позавидовать многие дочери знатных вельмож, не то что наложницы. А вышколенные, тихие и тактичные слуги беспрекословно выполняли все команды хозяйки. Из её уютной спальни открывался вид прямо на палаццио Ары.
Но он не приходил. Минуло уже почти три долгих недели — и ничего. Её даже не звали в замок, а Бартакус так и не возвратился. А тот киммерийский гигант словно исчез с лица земли.
«Шах теперь проводит большую часть своего времени, охотясь, — донесла прислуга. — А когда не охотится или не скачет, почти загоняя своего чистокровного благородного жеребца, то находит отдых в одном псевдо-патрицианском доме с подобострастным владельцем и весьма скверной репутацией».
В спальню вкрался обволакивающий бархатистый сумрак. Тёплый жёлтый свет ароматических свеч почти стирал первый намёк на морщинки в уголках её полных губ. Красавица Шагия решила облачиться в обтягивающее сати из зеленоватого шёлка, глубокое декольте которого доходило до талии. Молодая горничная искусно прихватила поднятые вверх волосы гребнем, инкрустированным изумрудами.
— Сегодня вечером ты уже не потребуешься, — отпустила её кивком головы.
— Спасибо, госпожа! — Вспыхнувший мерцающий огонёк в очах молодой девушки свидетельствовал о том, что она определённо не будет скучать.
Шагия внимательно прислушивалась, пока не затихнут негромкие шажки и не бухнет входная дверь. Двое её телохранителей получили выходной и сейчас, вероятно, расслаблялись в каких-нибудь городских тавернах. Остальные слуги ужинали на кухне или уже спали в противоположном конце большого дома. Этим вечером она останется в своём крыле одна. Шагия взглянула в зеркало и довольно кивнула головой.
Элегантная прическа с несколькими выбившимися на свободу прядями, которые живописно спадали на дразнящую оголённую шею. Ярко-зелёные глаза с тёмной завесой мягких изогнутых ресниц. Она всё ещё красива.
Она нанесла на точёную шею и вырез декольте пару душистых горьких капелек из флакончика на туалетном столике и теперь была готова действовать.
Шагия ждала убийцу.
Она и понятия не имела, что ждёт не одна. В тёмном углу коридора за её дверями слегка шевельнулась какая-то тень и снова слилась со стеной, инкрустированной красным деревом.
Между крутых гранитных пиков Карпашских гор ещё лежали замёрзшие сугробы снега. Лишь дуновение спокойных ветерков, приносящих душистые ароматы свежести, не давали сомневаться в наступившей ранней весне. Старик осторожно пробирался по весеннему лесу проторенной тропкой между скалами. Здесь, на поляне, на юге, снег уже оттаял, и потоки воды, освобождённые от ледяных оков, громко журчали и прыгали по камням и скалам, чтобы чуть дальше слиться с тёмными водами озера Венна.
«Долина вокруг Кармайры будет в полном цвету, — подумал старец с набежавшей грустью. — Сколько зим я уже пережил в глубокой пещере с песчаным дном, зарывшись в облезлую шкуру старого медведя? Сколько раз, как и сейчас, ощущал запах первоцветения распускающейся примулы, журчание пробудивших родничков и ручейков, лесных ароматов наступающей весны?» Он давно это перестал подсчитывать… Здесь, в горах, время текло в своём собственном ритме, размеренно, неторопливо. Искупление не наступало, хотя скорбь и печаль несколько сгладились, и он, понемногу свыкаясь с ними, медленно влачил оставшиеся дни жизни.