— Чего ещё ждёшь? — ошарашил его раздражённый голос Первого. — Встреча закончилась.
Молодой человек дёрнулся, вздрогнул, как будто кто-то вылил на него ведро холодной воды, и смущённо посмотрел вокруг.
— Уже уходить?.. Я просто размышлял. Так много всего произошло за последнее время. До встречи, Первый. — И по примеру Кинны и Далиуса он исчез так же внезапно, как и появился.
Старик свесил голову, прикрывшись ладонями, и облегчённо выдохнул. Наконец-то все убрались! Как получилось, что его — наилучшего и могущественнейшего чародея Коринтии — только что заставили применить мошенническую уловку, использовать принуждение, вынудили прибегнуть к таким вульгарным средствам? Кинна явно сопротивлялась, и теперь будет раздумывать, почему он прибегнул к нечестному трюку, вместо того чтобы использовать убедительные аргументы. А потом, естественно, не забудет поделиться своими сомнениями с братом. Хорошо, что ещё самый младший ничего не приметил.
Такого долго не выдержать. Его сила убывает, а цель по-прежнему ускользает. Он уподобился ослу, которому дали нюхнуть свежей моркови. И теперь он бежит, и бежит, и бежит, не глядя по сторонам, и из последних сил тащит телегу с довольным хитрым возницей, который обманул его этим примитивным трюком.
А что, если это предположение верное? Что, если и правда кто-то размахивает перед его лицом пучком моркови, а он послушно бредёт туда, куда направляет его неведомый возничий? С какой целью снова объявилась шкатулка? И как долго придётся ждать, чтобы это узнать?
Мелодичный, звонкий, жестокий, знакомый смех. Конан пробирался через снега, не обращая внимания на ледяные вихри и колющие хлопья. Где-то глубоко внутри него горело пламя. Страсть пульсировала в артериях, необузданное желание жить. Тот огонь не давал ему остановиться, не позволял вздохнуть и упорно гнал его дальше.
— Конан!
Отчаянный девичий крик, крик о помощи. Потом он её увидел. Нагое девичье тело, стройное и бледное, немилосердно вплетённое в спицы гигантского колеса, которое, раскачиваясь, шатаясь и подрагивая, катилось прямо на киммерийца. Кровь из небольших ранок застыла на морозе. Яркие чёрные глаза были полны слёз и наполнены мольбой. Удивительно зрячие глаза.
— Митанни!
Колесо накатывалось прямо на него, неумолимое как судьба, и измученное тело пытаемой девушки вращалось вместе с ним, то и дело обращаясь к варвару. И он пошёл навстречу колесу, полный решимости остановить его любой ценой, но по пояс увяз в сугробе и мог только беспомощно наблюдать, как оно мчится. Конан отчаянно дёргался в тщетной попытке ослабить мёртвую хватку, удушливо давящую и сжавшую его аж до груди. Колесо, словно в насмешку, продолжало надвигаться, шатаясь, раскачиваясь, наклоняясь из стороны в сторону и оставляя за собой глубокую борозду, окроплённую капельками алой крови. Оно было уже так близко, что слышался скрип снега под ним. Киммериец вытянул руки в последней отчаянной попытке остановить его. Замёрзшие руки скользнули по гладкому дереву, круг чуть разминулся с его головой и вдавил плечо в снег.
— Конан, помоги мне! Прошу!
Парализованный болью, он с ужасом наблюдал, как неумолимое колесо от толчка отклонилось, зашаталось и упало на бок. Но не остановилось, а вращаясь всё быстрее и быстрее, стало скользить по крутому склону, устремляясь вниз к обрыву — с распятым девичьим телом, теперь обращённым лицом к небесам. Последний укоризненный взгляд тёмных очей, вскрик ужаса — и колесо исчезло из виду. Стих грохот падения, и воцарилось бесконечное белое безмолвие, нарушаемое лишь завыванием ветра.
— Беспомощность и бессилие — вот чего ты боишься, — отчётливо произнёс насмешливый голос за его спиной.
Киммериец быстро повернул голову.
Даже дочь Повелителя мороза не могла быть настолько красива. И даже она не столь бесчеловечна и опасна. Каскад золотых волос волнами окутывал, словно вуалью, идеальные изгибы нагого тела, полупрозрачного, точно вытесанного из одного цельного куска льда. Солнце озаряло её розовым, проникая насквозь, и поблёскивало на гладкой поверхности кожи. Конану ещё не встречалась такая женщина, чтобы только от взгляда на её лицо ощутимо напряглись бёдра. А сейчас…
«Небось, ты уже давно смирился с тем, что ты трус?»
Варвар понимал каждое слово, хотя её уста не шевелились. Напоминание о несчастной бедняжке Митанни прошло сквозь него, как раскалённое лезвие. Свирепая ярость затмила разум. Он разгребал сугроб, ослеплённый охватившей его жаждой мести.