Скопление из нескольких бедных домиков, небрежно сколоченных из кривых досок с дырами, заткнутыми пучками сухого мха, конечно, не напоминало богатые заморанские деревни невдалеке от Махраабада с их хлебными полями, виноградниками и тщательно побелёнными каменными фасадами зданий. Почти все крыши были провалены, и только местами залатаны лишь для того, чтобы не пропустить внутрь дождь. Упавшие заборы, которые когда-то обозначали границы землевладений, сейчас только мешали проходу. Несколько разбредшихся бесхозных кур и свиней, блаженно развалившихся в луже жидкого навоза посреди тропы, свидетельствовали о том, что вместо того, чтобы проводить ночи в курятниках или хлевах, домашняя живность зимой обитает вместе с людьми, а летом — где придётся. А вываленные повсюду помои явно служили главным доказательством того, что Конан с компанией идут в верном направлении, потому что именно вонь гниющих отходов и мусора могла безошибочно привести их к деревне.
Хотя было ещё не поздно, казалось, что приход небольшого каравана никого не заботил. Где-то вдали на холме мигнуло два или три одиночных огонька, но окна домов на обочине дороги, в лучшем случае прикрытых выдубленными кроличьими шкурками, но в основном представляющие обычные дыры в стенах, остались тёмными. Ни одного человека, словно все умерли. Единственным признаком жизни были непрекращающийся грохот и гудение в наихудшайшем кабацком стиле, доносящиеся из ветхого домика прямо перед ними. Крышу его поддерживали несколько покосившихся, наклонённых в одну сторону столбов, и казалось, что она может рухнуть просто от одного рёва разгулявшейся пьяни. У входа неподвижно висела гигантская кружка, грубо вырезанная из дерева — верный признак того, что путники достигли цели.
— Блаженная моя обитель! — не упустил ехидно отметить Карагиз, который до этого за целый день ни промолвил ни слова. Но больше он ничего сказать не успел.
Из тёмного двора на них с диким лаем выскочила стая ободранных псов. Кони всполошились. С рыжей, запряжённой в постромки брички, сумел сладить Таурус, а чуть замешкавшийся Кермар успокаивал вороного коня Бартакуса. Но Конан, восседающий позади, не позволил проказничать чалому. Всадник так сжал коленями бока своего коня и с такой силой натянул поводья, одновременно ругаясь во всю глотку, что перепуганный благородный рысак затанцевал на задних ногах, передними махая в воздухе, словно решив до смерти затоптать собак.
— О ядовитые клыки Сэта! Да скрути немощь и порази цинга того завшивейшего подлеца, который выпустил такую свору бродить по деревне! Пусть все дьяволы Зандру оторвут ему яйца, а эринии охотятся за ним через Асгард аж до Вендии! Вот так поприветствовали! — добавил Конан уже более спокойно, когда ему наконец удалось заставить коня опуститься обратно на четыре конечности.
Наконец-то их прибытие кто-то заметил.
Двери таверны закачались и почти сорвались с кожаных петель, распахнувшись от сильнейшего удара. В проёме, освещенном изнутри тусклым светом лучины, возникла почти перекрывающая его фигура не только такой же ширины, как и высоты. Сильный свист резко утихомирил разъярённых псов.
— Дар, назад! Тор, лежать!
Псы, поджав хвосты, как побитые побрели обратно во двор.
— Здравствуйте, почтенные господа, — произнёс великан неестественно высоким, визгливым голосом. — Чем могу услужить?
— Хотим наесться и напиться, а там — увидим.
— Коней можете привязать здесь, у изгороди. А самих — милости просим, входите смело, это наилучшая гостиница во всей округе. И лишь единственная, — фыркнул хозяин, силясь выглядеть остроумным, и побрёл внутрь.
В тот миг, когда он развернулся, у Каринны и Антары вырвались одновременные тихие смешки. В свете месяца блеснули голые половинки объёмной задницы. Кроме кожаного фартука, покрывающего мясистые груди и спадающего до колен, на мужчине больше ничего не было.
Глава 12
В Кармайре торжественно зазвенели колокола — наступил полдень. Был первый день весны, праздник прославления Анахиты, один из немногих дней, когда истерзанные, затираненные и испуганные горожане осмеливались выйти на улицу. Пережить зиму в Карпашских горах никогда не было легко даже и в дни, когда старостой был Харам. С приходом весны, вместе с началом паломничества к святыне Аннах Тепе, оживлялись рынки и понемногу снова возрастали послезимняя деловая активность и торговля. Охотники спускались с гор, чтобы продать накопившиеся за зиму шкуры зверей и пополнить запасы выпивки, соли и одежды. Сельские жители из окрестностей привозили свежее молоко, сыр, первые весенние цветы, овощи и их гордость — ручной выделки ковры из разноцветной шерсти, украшенные характерным красным геометрическим узором. Местные ремесленники в свою очередь будут продавать металлические инструменты, разнообразнейшие одеяния и кожаную обувь. Первые же купцы, проходящие неподалеку по Дороге Королей, не жалея делали небольшой зигзаг, чтобы иметь возможность посетить известный рынок Кармайры, предлагая там вендийские коренья и специи, офирский хрусталь, прозрачный кхитайский фарфор, иранистанские розовые духи в деревянных флакончиках, орехи, финики, инжир и другие экзотические фрукты из южных земель. И довольные увозили с собой купленные редкостные кожи и шелковистые меха, не пренебрегая также коврами или овчинами, которые бог знает почему так пользовались спросом у избалованной немедийской знати. Рынки бурлили кипящей, пульсирующей жизнью, лотки перетекали в площади, переполненными прилавками, сомкнувшимися, как оцепление, вокруг каменных домов, углубляясь в извилистые окрестные улочки. Товары и деньги переходили из рук в руки, и местным трактирщикам также перепадало достаточно золота для оборота. На четвёртый день торгов, когда уже было заключено достаточно сделок, восхищаясь полученной прибылью и честным заработком, пёстрыми непрерывными потоками паломники отправлялись к древнему зиккурату, посвященному суровой Анахит — к святыне Аннах Тепе — чтобы поблагодарить богиню за пережитую долгую зиму и успех в сделках предыдущих дней, а также вознести и небольшие подношения в целях обеспечения благосклонности и в будущем. Позже вечером везде вспыхивали оживлённые радостные торжества — с безудержными плясками и танцами, несмолкающими песнями и представлениями, обильно льющимися отовсюду и захватывающими всех, кто хоть на миг появлялся рядом. Некоторые гуляли и распутничали аж несколько дней подряд, потом едва очухиваясь. В таком духе прошла целая неделя. Все были довольны и счастливы, охотно платя невысокие городские налоги, благодаря чему город оживал с весной: избавлялся от намёрзших льдин на потрескавшихся стенах, чинил поломанные плитки мостовой, чистил колодцы, белил фасады и украшал. Изнурённая Кармайра, очнувшаяся после зимней спячки, вновь возрождалась и расцветала.