Пелиас пришел в себя в обширной камере, огражденной прочными стальными прутьями, концы которых уходили в пол и потолок. Его самого окружало сплетение толстых лиан, напоминающих виноградную лозу. Лианы покрывали листья необычайной формы и багряные цветы. Спутанные крепкие стебли обвивали его тело и мягко поглаживали его. Один огромный пурпурный цветок повис прямо над его ртом и прижался своими лепестками к его губам. Тело Пелиаса задрожало от невыносимой боли и, подняв взгляд, он увидел стоявшего возле решетки ухмыляющегося Тсотха Ланти.
— Теперь ты в моей власти и не будешь доставлять мне больше неприятностей, — сказал полудемон. — Семена этого древа прибыли к нам из космических глубин, столь далеких, что добраться туда не хватит и десяти тысяч человеческих жизней. Они проросли здесь и их корни уходят глубоко в самые глубины преисподней. Эти цветы будут питаться твоей жизненной энергией, не давая возможности прибегнуть к твоему магическому искусству. Но они не убьют тебя, а будут поддерживать в тебе жизнь ровно настолько, чтобы наслаждаться твоими мучениями, которые продлятся вечно. Ты, недостойный, посмел бросить вызов мне, Тсотха Ланти и ты за это поплатишься сполна. Сатхи и мой верный слуга Шукели будут присматривать за этими коридорами, чтобы никто не попытался тебя освободить. Теперь, когда твой приятель Адад отправился на обед к Нергалу, а ты лишен своих магических способностей, никто не сможет стать у меня на пути к всевластию!
Тсотха Ланти повернулся и ушел, а Пелиас остался в камере, предоставленный своей судьбе.
Глава пятая
Вольные Клинки
— Пятьдесят тысяч золотых туранских империалом должны быть доставлены в лагерь Братства Вольных Клинков до того, как солнечный диск коснется Карпашских гор, — рявкнул Конан, ударив огромной ладонью по столу.
— Но это непомерно большая сумма, — развел руками толстяк градоначальник. — чтобы ее собрать понадобятся недели и месяцы.
— И две тысячи строевых лошадей под седлом, — не слушая его добавил киммериец, — тоже к этому же времени.
— Это нереально! — воскликнул градоначальник, смахивая со лба выступивший пот.
— Повторяю в последний раз, — с угрозой произнес северянин и синие глаза его блеснули двумя клинками голубоватой дамасской стали, — если солнце коснется вершин Карпашских гор, а золота и коней не будет, мои люди сами помогут вам собрать требуемую сумму. Возможно, они возьмут и больше, может быть, прольется чья-то кровь, но все это уже будет на твоей совести! Более не задерживаю, у тебя осталось не так много времени!
Он показал рукой на выход из шатра и градоначальник, вытирая лысину платком, попятился к нему задом, боясь повернуться спиной к громадному киммерийцу, вселявшему в него безотчетный ужас. Глядя в синие глаза Конана и его грозное лицо с крупными чертами, он ни минуты не сомневался, что тот приведет свою угрозу в исполнение.
— Денег у них нет! Нашел дураков! — сердито сказал киммериец сидевшему в углу Аларику, когда они остались одни. — Да стоит всего пятидесяти не самым богатым хрошским купцам скинуться по тысяче империалов, требуемая сумма будет собрана в течение часа, а их сундуки даже не ощутят этого небольшого кровопускания.
— Соберут, куда они денутся! — ухмыльнулся Аларик. — Ты, киммериец, бываешь очень красноречив и убедителен.
Этот разговор проходил в шатре Конана, установленном в центре старого лагеря наемников на обширном лугу у Хроша, куда они вернулись сразу после смерти принца Адада. Конан решил, что так будет лучше, прежде всего с учетом необходимости обучения Вольных Клинков искусству наездничества, раз они уж стали конным войском. Октай выделил требуемое количество инструкторов и туранцы с утра до вечера занимались конной подготовкой остальных наемников.
Однако городские власти под различными предлогами уклонялись от выполнения решения Совета капитанов в части контрибуции, почему Конан, у которого иссякло терпение, и вызвал сегодня градоначальника, поставив ему ультиматум. Его ультиматум возымел именно то действие, на которое рассчитывал киммериец, и солнце стояло еще довольно высоко, когда по дороге от ворот Хроша заклубилась пыль. Это приближался на рысях табун лошадей, а за ними на двух телегах под охраной городской стражи везли больше двенадцати квинталов золота, столько, сколько весили пятьдесят тысяч туранских империалов.