Груды тел и залитый кровью снег остались позади. Панцирь давил на плечи, меч бился о бедро; ноги, в тяжелых сапогах и стальных набедренниках, крушили хрупкий наст. Он бежал; он мчался вперед с несокрушимым упорством, рыча, будто дикий зверь. Киммерийцы были упрямы — но Конан был самым упрямым из всех. Зябкие морозные пальцы проникли под его доспехи и меховую куртку, но он, разгоряченный бегом, не замечал их; он должен был догнать и схватить добычу — или умереть.
Странно, но эта ледяная мертвая равнина не страшила беглянку. Казалось, она танцует не по обжигающему холодом насту, а по теплым доскам пола, перед натопленным очагом; она летела вперед, словно легкое перышко, и Конан, с каждым шагом глубоко проваливавшийся в снег, не видел ее следов. Он вспотел, но упрямство и желание превозмогали усталость; рыча и воя, он мчался за ней подобно голодному волку.
— Тебе не уйти! — ревел он. — Не уйти! И не заманить меня в ловушку! Попробуй — и люди твои лишатся голов! Ты не спрячешься от меня — ни тут, ни в горах! Я сверну камни, разобью скалы и настигну тебя даже на Серых Равнинах!
Презрительный хохот служил ему ответом.
Златовласое порождение льда манило его, увлекая в снежную пустыню. Солнце миновало зенит, начало клониться к горизонту, к далекому Западному океану, лежавшему за равнинами Ванахейма. Двое затерянных среди льдов и снегов по-прежнему мчались вперед — обуянные безумием, не знающие усталости.
Постепенно местность стала меняться. Бескрайняя плоская равнина теперь вспучилась холмами, ощетинилась зубцами скал; на севере, озаренные лучами вечернего солнца, вырастали горы — голубовато-льдистые, в отблесках алого, в отсветах багряной зари. Над головой Конана сверкающим кхитайским шелком развернулись полотнища северного сияния, многоцветные, как радуга жарких стран. Снег блестел и переливался то серебряным, то синим; мир вокруг исполнился магии и волшебства. И столь же колдовской была тонкая фигурка, манившая Конана вперед; он видел лишь ее и бежал, бежал, бежал…
Ничто уже не могло вызвать его удивления — ни танцующая перед ним недосягаемая красавица, ни два гиганта, внезапно загородивших ему дорогу. Доспехи их покрывал сверкающий иней, шлемы и лезвия секир отсвечивали синим льдом. Иней серебрился на их волосах, бороды смерзшимися прядями стекали на грудь, а в глазах стыл холод — ледяной холод, подобный отблеску зимних звезд.
Девушка метнулась к исполинам.
— О, братья мои! Взгляните — вот человек с теплой плотью, жертва нашему отцу! Я привела его к вам! Разрубите ему грудь, вырвите сердце, обагрите снег кровью! И, пока тело бьется и трепещет, возложите его на алтарь!
Раздался громоподобный рев — словно две ледяных горы, столкнувшись в океане, мерялись силой. Конан, вздымая меч, ринулся к гигантам; одетые инеем топоры взметнулись над ним. На долю мгновения их серебряный блеск ослепил киммерийца, но рука его была тверда: описав полукруг, стальное лезвие впилось в бедро великана. С хриплым рыком тот свалился в снег, но секира второго врага настигла Конана. Он тоже упал, сбитый с ног, но невредимый: плечо онемело, однако панцирь отразил удар.
Над ним, подобно башне, уходившей в сумрачное небо, высился гигант с подъятым топором. Лицо его казалось высеченным из гранита, пластины панциря отсвечивали сияньем льдов. Огромный топор рухнул вниз; Конан, спасаясь от удара, откатился. В следующий миг он уже был на ногах, и длинный его клинок просвистел погребальную песнь. Брызнула кровь, голова гиганта запрокинулась, огромная рана на шее казалась разверстым ртом. Подогнув колени, он медленно осел на землю — такой же каменно-недвижимый, как скалы, темневшие вокруг.
Девушка не отводила взгляда от бойцов, взирая на стремительную схватку; торжество в ее глазах быстро сменил ужас. Заметив это, Конан поднял окровавленный клинок и расхохотался — грозно, ликующе.
— Ну, где твои братья, красавица? Может, есть еще? Так позови их! И я разрублю им грудь, вырву сердца и обагрю снег их кровью! Но возлагать на алтарь не стану — брошу в снег, на поживу волкам!
Он шагнул к ней, и златовласая девушка в страхе бросилась к скалам — уже не смеясь, не издеваясь над Конаном, а желая лишь скрыться и спастись. Тщетно! Киммериец мчался за ней, чувствуя, как с каждым шагом, с каждым прыжком прибывают силы. Снег и осколки льда летели из-под его сапог.