Ярко светили толстые, величиной с руку воина, свечи в золотых подсвечниках. Свет факелов и ламп отражался в зеркальных щитах и блестящих шлемах стражников, стоявших вдоль стен зала.
Охраны присутствовало значительно больше, чем в обычных случаях. Это само по себе вызывало неуверенность и подозрение в группе вельмож и офицеров, вызванных королевскими герольдами. Им было приказано тихо и быстро прибыть во дворец, чтобы присутствовать при чтении королевского указа. Была и еще причина для беспокойства — одежда стражи. Хотя некоторые носили мундир Легиона Трона — личной гвардии короля, большинство были цвета Виллагро — князя Кордавы.
В центре зала, на огромном постаменте из блестящего зеленого малахита, стоял трон розового мрамора. На нем сидел Федруго Третий.
Собравшаяся знать в последнее время редко видела своего короля. Они с удивлением смотрели на него, насколько он постарел за это время. Его кожа казалась пергаментом, а руки его дрожали. Щеки впали так, что выступили скулы. Свет ламп бросал глубокие тени на его лицо, и глаза его спрятались в темных впадинах глазниц под седыми бровями. Свет вместе с худобой делали его похожим на призрачного скелета.
На его голове, казавшейся слишком тяжелой для тонкой морщинистой шеи, покоилась древняя корона короля-героя Рамиро, основателя династии. Это был простой эллипсоид из золота, окруженный золотым ободом, и корона напоминала башню замка, окруженную стеной.
В слабых, восковых руках король держал большой пергамент, обвешанный множеством печатей. Слабым дрожащим голосом, король читал этот пергамент. Длинное формальное предисловие, бесконечное перечисление титулов, придворный жаргон, лишь поддерживающий беспокойные мысли собравшихся. Все чувствовали приближение важных событий.
На полу перед пьедесталом, напротив трона стояло два человека. Один из них был Князь Кордавы. В отсутствии принца Товаро, младшего брата короля, Виллагро был после самого короля, самым влиятельным пэром королевства. Выражение на его худом лице могло бы быть описано как смесь ожидания и нервного предвкушения.
Рядом с Виллагро стояла другая фигура, неизвестная для большинства присутствующих. Бритой головой, ястребиными чертами, темной кожей и могучим телом он напоминал стигийца. Он был, однако, хорошо одет, так, что была видна лишь его голова.
На его бритой голове покоился странный головной убор — корона, сделанная в виде золотой змеи, свернувшейся вокруг головы, и украшенная тысячами прозрачных сверкающих алмазов. Некоторые вельможи начали удивленно перешептываться, когда пришелец, откинув капюшон, сверкнул камнями короны. Если, шептали они, камни настоящие бриллианты, изготовление которых было неизвестно в Хайборийскую эру — стоимость короны тогда неисчислима. Когда неизвестный слегка двигался, камни, отражая свет источников, сверкали тысячами лучей всех цветов радуги.
Темнолицый человек производил впечатление глубоко погруженного в себя. Он настолько был поглощен своим занятием, что, казалось, не видел ничего вокруг. Казалось, что вся его энергия была направлена на один объект.
Среди свиты Виллагро можно было заметить мрачное лицо Зароно и закутанную фигуру священника Менкара, которого при дворе называли одним из приспешников Виллагро.
Федруго заметно устал, но уже приближался к концу документа. И здесь все замерли в удивлении, услышав невероятное:
— … итак, исходя из вышесказанного, мы Федруго Зингарский, оставляем престол нашей дочери и наследнице, Королевской принцессе Чабеле, и заочно выдаем ее замуж за ее избранника и вашего будущего короля, высокородного князя Тот-Амона Стигийского! Да здравствует королева и король! Да здравствует Чабела и Тот-Амон, король и королева древнего и нерушимого королевства Зингары!
Все в зале от изумления онемели. Но самый большой шок испытал князь Виллагро. Он выпучил глаза на короля Федруго, его желтое лицо побледнело, как саван. Его тонкие губы раздвинулись в немом ругательстве, обнажив желтеющие зубы.
Виллагро обернулся, чтобы что-то сказать высокой тихой фигуре рядом с ним. Бесстрастный стигиец спокойно улыбнулся ему, и отстранив протянутую руку, начал подниматься на вершину пьедестала, чтобы услышать поздравительные рукоплескания. Но поздравлений не было — поднимался изумленный недоверчивый шум.
Над возраставшим шумом послышался величественный голос короля Федруго:
— На колени, сын мой!