– Ладно. Неси. Только, чур, не подглядывай!
Конан хотел было сказать: «А чего бы я там увидел такого, чего раньше не видел!», но, подумав, просто кивнул.
Когда через минут пять они устраивались на ночлег, Конан – прямо на земле, Найда – на собранной варваром подстилке из сухих листьев и мха, девушка вдруг сказала:
– Как мне жаль мою мать.
Конан, который отлично осознавал опасность того, что его попытаются втянуть в разговор, чтоб вызвать жалость, сочувствие, интерес к себе, и вообще – заставить ослабить бдительность, всё же спросил:
– А что там с твоей матерью?
– Она очень сильно больна. Не знаю даже, жива ли она сейчас.
– И что с ней?
– Она уже давно больна. Кажется, лихорадка. Приступы повторяются каждые две-три недели. Её так колотит – невозможно удержать на постели! Все мышцы сводит, как при судорогах, и тело буквально огнём горит – притронуться невозможно… Но потом, через час-другой, её отпускает. Обычно. Но поскольку некому было за ней присматривать те четыре года, что я провела у папочки, я сильно боюсь. Что некому было вставлять ей между зубов костяную палочку. Чтоб не задохнулась.
Я, собственно, за этим и шла к отцу. Чтоб он её вылечил.
– Ага. – Конан не скрывал скепсиса, – И почему же это он тебя оставил в качестве пленницы? Дал бы лекарство, да отпустил с наилучшими пожеланиями. И деньгами.
Девушка не колебалась ни минуты, из чего варвар сделал вывод, что ответы продумала заранее, и теперь врёт, даже не краснея:
– Потому что мы переругались. Я хотела, чтоб он уделял нам больше внимания! Навещал и помогал. Муж, всё-таки, и отец!
– А-а, так они с твоей матерью всё-таки женаты?
– Нет! – девушка всё же прикусила губу, – Официально – нет. И даже наши соседи не видели, как он приходил по ночам. А он не хотел себя связывать обязательствами. И уж тем более – не хотел, чтоб про него кто-нибудь что-нибудь знал. Иначе мать могли бы запросто сжечь на костре! Как колдунью. Ну, вернее, пособницу мага! Да и меня заодно…
– Вот, значит, как. Смотри-ка: говорю же – всё-таки – заботился о вас.
– Да какой там – заботился! – девицу словно прорвало, – Тварь он похотливая и вредная, вот кто! Потешил своё мужское естество – и в кусты! А ты, любимая, выпутывайся как хочешь! И доченька – пускай почует на своей шкуре, что значит: быть прижитой – в грехе! Думаешь, я не насмотрелась косых взглядов от взрослых за своё полуголодное детство?! Не говоря уж про побои и насмешки от их детишек?! И матери пришлось даже перебраться в другое село – а то меня и били до бесчувствия, и задразнивали до слёз!
Конан приподнялся со своего ложа, и снова взял в руки кляп. Девушка снова разрыдалась:
– Скотина бесчувственная! Обезьяна волосатая! Конечно: кому же хочется про чужие страдания слушать!
Конан пожал плечами:
– Знаешь, что, Найда, я за свою жизнь уж на страдания насмотрелся. Как и наслушался. Про те, что выпали на мою долю, вообще не говорю. Но я со своими проблемами предпочитаю справляться сам. А про чужие мне слушать уже неинтересно. Да и вряд ли мы с тобой когда-нибудь ещё встретимся. – пока он говорил, руки сами, уверенно и аккуратно делали свою работу, – И принимать участие в твоей ли судьбе, или в судьбе твоей матери, мне совершенно не улыбается.
Я – простой наёмник!
То есть – орудие, нанятое для какой-то цели. Не рассуждающее, и неумолимое. И старающееся оговорённую работу выполнить… Добросовестно!
Как ни странно, во время его короткого монолога Найда даже не сделала попыток избавиться от кляпа, или покусать его. Но уж смотрела ему в глаза…
Конан чувствовал стыд.
Нет, не то, чтоб он и правда – чувствовал себя обязанным как-то помочь этим двоим несчастным, обездоленным и гонимым, презираемым соплеменниками и соседями женщинам… Но и оставить просто так, с кошельком золотых, и полной неопределённостью в судьбе, эту Найду было бы как-то… Совсем уж жестоко.
Придётся донести, или довести – до того места, где живёт её мать. И, если что, помочь переселиться туда, где их никто не знает. В Гирканию, например. Это близко.
А пока нужно отдохнуть. И, по-возможности, выспаться.
Разбудил чутко спящего Конана странный шорох.
Он быстро, сквозь полусомкнутые веки, кинул взгляд на девушку: нет, та вполне мирно, хоть и лёжа в не совсем удобной позе на боку, посапывала, трогательно пустив струйку слюны из-под кляпа.
Шуршало где-то сбоку: со стороны леса, как тут же понял варвар, кто-то приближался. Кто-то небольшой, раз его не было видно поверх травы, и по производимому звуку похожий, скорее всего, на змею.