— Ко мне! — заревел Конан, потрясая мечом. — Стройся в фаланги!
Но те, кто уцелел в этом побоище, — те, кто отступил в реку под натиском аквилонской конницы, — теперь в паническом ужасе бились в воде, отталкивая или топя своих товарищей, что плыли к ним на подмогу. Конница Прокаса, поднимая тучи брызг, входила в реку. За второй цепыо шла третья, за ней еще и еще. Лучники Прокаса вели заградительный огонь с обоих флангов, и лучники мятежников своими намокшими луками не могли противостоять им.
— Командор! — закричал Аларик. Конан обернулся — юноша двигался к нему, по грудь в воде. — Спасайся! Они все полягут здесь, но ты еще можешь увести людей назад. Возьми моего коня!
Цепь всадников быстро приближалась, Конан прохрипел проклятие. Мгновение он колебался, он представил себе, как один бросается им навстречу и рубит, крошит врагов направо и налево. Мысль эта промелькнула у него в голове, но исчезла столь же быстро. В былые времена Конан, возможно, и решился бы на такое безумство. Но сейчас он был военачальник, ответственный за жизнь других, и, кроме того, опыт несколько охладил пыл его безрассудства. Аларик приподнялся, чтобы спешиться, но Конан дернул его за стремя:
— Не надо, парень! Давай назад, обратно к берегу, тысяча молний Крома!
Аларик, вонзив шпоры в бока коня, направил его к аргосскому берегу. Конан, держась за стремя, двигался сбоку огромными шагами, почти прыжками. Все пространство вокруг было заполнено беспорядочно отступающими мятежниками, пешими и конными, пытавшимися доплыть до берега. Жалким было это бегство.
Аквилонские всадники рубили тех, кто замешкался и теперь беспомощно барахтался в потоке. Ниже Меванской переправы вода, бурая от грязи, стала алой от пролитой крови. Только то, что преследователям приходилось бороться с сильным течением, спасло передовые отряды Конана от полного уничтожения.
Наконец отступавшие достигли рядов своей тяжелой конницы, которая начинала переправу позже пеших воинов. Люди попадали под копыта коней и кричали от ужаса. Кони ржали, спотыкались, всадники повернули обратно, присоединившись к бегству. За их спинами, увязая в грязи, десятники пытались развернуть подводы с продовольствием и, отчаявшись, бросали их на волю реки и выбирались на берег. Аквилонцы убивали ревущих быков и двигались дальше. Течение кружило мертвые тела, живые натыкались на них, и страшным было это месиво. Подводы перевернулись, и безжалостная река уносила вниз свернутые палатки и жерди, связки копий и стрел — весь походный скарб.
Конан, рыча от ярости, выбрался на берег, где стояли оставшиеся отряды, дожидаясь, пока им можно будет начать переправу. Он попытался было собрать их, чтобы дать бой, но ряды рассыпались, беспорядочно отступая. Они выбирались на отмель, бросали копья, шлемы и щиты и бежали куда глаза глядят. Вся дисциплина, дух которой взращивался в течение стольких месяцев и с такими усилиями, рассеялась, — люди не помнили себя от страха.
Некоторые встретили аквилонских конников лицом к лицу и дрались яростно, не отступая, но их смяли и порубили мечами.
В этом месиве Конан отыскал Публия и, схватив его за плечо, принялся кричать что-то ему в ухо. Не слыша своего командора в этом реве, казначей лишь беспомощно разводил руками. У его ног лежало тело Аларика, помощника Конана, и Публий пытался защитить его от тяжелых сапог бегущих воинов. Конь Аларика исчез.
Со стоном ярости Конан выхватил меч и, ударяя плашмя по спинам бегущих, расчистил пространство. Он взвалил Аларика на плечо и ринулся вперед. Коренастый Публий, тяжело дыша, поспевал за ним. За их спинами на берег выбирались аквилонские всадники и цепью преследовали бегущих мятежников. У воды стояли подводы, которые нужно было переправить последними; всадники перевернули их и двинулись дальше.
Некоторым из десятников удалось развернуть неповоротливые телеги, и теперь они нахлестывали быков, грузно трусивших иод укрытие холмов. Дорога была черна от бегущих людей, сотни других стрелой мчались по лугу, торопясь укрыться в лесу.
Было еще далеко до вечера, аквилонцы и их кони ничуть не устали, и войску Конана грозило полное уничтожение. Однако тут произошла небольшая заминка, — небольшая, но ее было достаточно, чтобы отступавшие получили некоторое преимущество. Аквилонцы, вместо того чтобы двигаться дальше, окружили подводы и принялись их грабить, не обращая внимания на окрики своих начальников. Увидев это, Конан, тяжело дыша, прохрипел: