Декситей задумался.
— Туна — это восточное княжество Аквилонии. Но я никогда не встречал нынешнего князя. Я припоминаю какие-то слухи, с год назад, о скандале, связанном с его восшествием на престол, но детали мне не известны.
Вернувшись в лагерь, Конан созвал своих советников, чтобы расспросить их о прибывшем во вражеский стан. Однако ему не удалось получить новых сведений о князе Туны, кроме, разве, того, что тот служил на мирных восточных границах и, насколько известно, не отличался там ни особенной храбростью, ни позорным бесчестьем.
К полудню Мелий доложил, что отряды Приграничного Легиона во вражеском лагере выстроились на плацу, где князь Туны прочел им какой-то указ, причем свиток, из которого он читал, был украшен внушительными лентами и печатями. Просперо со слугой выбрались из лагеря и, затаившись в прибрежных кустах, слушали. Поскольку один из десятников повторял каждую фразу указа, громким голосом, доносившимся до их ушей по речной глади, ошеломленные повстанцы узнали, что маршал Прокас покончил с собой и Аскаланте, князь Туны, назначен командующим Приграничным Легионом. Просперо передал эту новость остальным главарям повстанцев.
— Прокас самоубийца? — воскликнул Конан. — Именем Крома, ни за что не поверю! Хотя старик волею судеб стал моим противником, он был настоящим воякой и лучшим полководцем во всей Аквилонии. Такие как Прокас дорого продают свою жизнь; они не расстаются с ней задаром. Я чую здесь предательство. Что скажут мои советники?
— Что касается меня, — проговорил Декситей, перебирая четки, — я вижу в этом коварную руку Туландры Ту. Он давно ненавидел маршала.
— Неужели никто из вас больше ничего не знает об этом Аскаланте? — потребовал Конан. — Может ли он командовать войском? Закален ли в битвах? Или просто еще один прихвостень безумного Нумедидеса?
Когда остальные покачали головами, Конан продолжал:
— Ладно. Велите вашим десятникам расспросить солдат, служил ли кто-нибудь под началом князя и что он за полководец.
— Ты думаешь, — спросил Просперо, — что новый командир Приграничного Легиона может оказаться полезным нам?
Конан пожал плечами: — Как знать, увидим. Если маневр, обещанный Троцеро, удастся...
Князь Троцеро затаил улыбку.
На следующее угро собравшиеся на наблюдательном пункте вожди повстанцев в ожидании вглядывались в происходящее на противоположном берегу. Небольшая группа всадников, миновав шеренги выстроенного парадом Приграничного Легиона, выехала за пределы королевского лагеря и скрылась в клубах пыли на
Куларской дороге. Среди них, запряженная парой черных рысаков, медленно и величаво двигалась колесница маршала. На ней был установлен черный деревянный ящик — гроб с телом Амулия Прокаса.
Конан проговорил:
— Вот и все, что осталось от старика Амулия. Если бы он был правителем Аквилонии, все было бы совсем иначе.
Несколько ночей спустя, когда густой туман укрыл поверхность Алиманы тяжелым одеялом, пловец, одетый во все черное, отправленный князем Троцеро за реку несколько дней назад, вернулся. На его груди опять был прикреплен конверт из промасленного шелка.
В ту самую ночь Львиное Знамя поднялось над чеканным серебром бессонной луны.
VIII. Побоище при Алимане
В течение нескольких месяцев сторонники князя Троцеро прилежно выполняли порученное задание. На ярмарках и в придорожных харчевнях, в селах и на хуторах, в городах и в замках — по всей провинции Пуантен пронеслась весть: «Идет Освободитель!»
Так называли Конана соратники князя Троцеро, помнившие рассказы о киммерийском великане из далекого прошлого. Слышали они, как отряды под его началом, переправившись через серебристые воды Реки Громов, наголову разбили вероломных пиктов, чьи набеги долгие годы опустошали плодородные равнины боссонской земли. Пуантенцы, помнившие о подвигах бесстрашного воина, молили небеса освободить страну от безжалостного тирана.
В течение долгих недель лучники, йомены и вооруженные крестьяне группами и поодиночке двигались на юг, к Алимане. В деревнях, склонившись над кружками с элем, судачили крестьяне о грядущем нашествии.
Наконец, наконец близок час освобождения! Вот-вот придет тот, кто вызволит землю Пуантена, а потом и всю Аквилонию из-под пяты безумного Нумедидеса.
Весть, которую так долго ждали, прибыла в конверте из промасленного шелка, конверте, запечатанном перстнем любимого ими князя. И они были готовы.
Продрогший в густой туманной ночи часовой, юноша из Гандерланда, чихнул и, ежась от холода, потоптался на месте, чтобы согреться. Лагерный караул и в хорошие времена был скучным занятием, а в сырую холодную ночь он становился просто невыносимым.