Если бы его так глупо не застали в объятиях командирской подруги, мрачно думал часовой, он сейчас проводил бы ночь в теплом бараке вместе с остальными. И вообще, какой смысл караулить главные ворота Куларских казарм в такую ночь? Неужели комендант опасается прихода вражеского войска из Кора, Немедии или Ванахейма?
Воинский пир разливался весельем. Канделябры горели тысячами зажженных свечей, пламя которых отражалось в серебряных изгибах. Сверкающие в своих парадных хитонах, молодые сотники заигрывали с местными красавицами, которые грациозно скользили по мозаичному полу, смехом отвечали на комплименты сладкоречивых кавалеров, в то время как их матери — разодетые матроны — внимательно следили за каждым движением дочерей с позолоченных лавок, расставленных вдоль лепных стен.
Бал подходил к концу. Королевский наместник, досточтимый Конрадин, появившийся на открытии торжеств, давным-давно отбыл в своей колеснице. Старший сотник Армандий, комендант Куларского гарнизона, зевал, свесив голову над кубком великолепного пуантенского вина. Мрачно глядя на танцующих со своего ложа, обитого красным бархатом, он думал о том, что все эти кружения и поклоны — занятие, достойное лишь детей. Через час, решил он, можно будет ехать домой. Его мысли обратились к его зингаранской подруге, темноглазой красавице, ожидавшей возвращения коменданта. Он сонно улыбнулся, вспоминая нежные губы и другие прелести зингаранки, и погрузился в сон.
Почуяв дым, слуга распахнул парадную дверь и, увидев, что горит солома, высокой кипой сваленная у стен казармы, забил тревогу.
Через считанные секунды королевские офицеры стали вылетать из пылающего здания, словно рчелы из улья. Воины и их дамы, разгневанные и перепуганные, увидели, что плац перед казармами был заполнен молчаливыми угрюмыми людьми с грозными взглядами; в их загорелых натруженных руках блестели обнаженные мечи.
К несчастью для офицеров, они были вооружены лишь кинжалами, годными скорее для парадов, чем для битвы: королевские воины оказались практически беззащитными перед толпой ощетинившихся сталью повстанцев. Через час Куларио был в руках восставших. Рядом со знаменем князя Пуантена, украшенного огненными леопардами, взвился неизвестный доселе флаг с золотым львом на черном поле.
В отдельной комнате лучшего в Куларио постоялого двора королевский наместник играл в кости со своим дружком — аквилонским сборщиком податей в южных провинциях. Перед игроками стояли полупустые кубки, и большой проигрыш сделал наместника угрюмым и раздражительным. И все же, покинув офицерский бал, Конрадин, зная тяжелый нрав своей ворчливой жены, предпочел компанию своего старого собутыльника возвращению домой. Присутствие находившегося в комнате часового еще больше разозлило наместника, и он велел воину ждать у ворот постоялого двора.
— Оставь меня в покое, — напустился он на часового.
— Верно, невезучему игроку нужно сосредоточиться, — насмешливо поддакнул сборщик податей. Он знал, что бедняге не придется мерзнуть слишком долго — кошель наместника был почти пуст.
Продолжая игру, захваченные непредсказуемым танцем костяных кубков, игроки, затаив дыхание, ожидали улыбки фортуны. Они не обратили внимания на глухой удар, донесшийся с улицы, и звук упавшего на деревянный настил крыльца тела. Дверь комнаты распахнулась от резкого удара сапога, и толпа разъяренных крестьян, вооруженных дубинами, косами, вилами и мечами, заполнила помещение. Игроков выволокли из-за стола и повели к грубо сколоченной виселице, только что установленной в центре рыночной площади.
Воины Приграничного Легиона узнали о бунте, охватившем провинцию однажды утром, когда начальник лагерной стражи совершал обход постов. Обнаружив одного из караульных лежащим в тени обозной повозки, разгневанный сотник пнул его сапогом под ребра. Когда эта мера не произвела должного эффекта, начальник стражи склонился над спящим. Его рука наткнулась на что-то влажное. В ошеломлении он уставился на свои перепачканные кровью пальцы и перевел обезумевший взгляд на перерезанное горло несчастного. Вскочив на ноги, начальник стражи набрал воздуха в легкие, чтобы поднять тревогу, но задохнулся застрявшим в горле криком, когда неумолимая стрела пронзила его сердце.
Туман тяжелым одеялом стелился над неспокойными водами Алиманы, цеплялся за искривленные стволы прибрежных деревьев, окутывал молчаливые шатры спящих воинов. Туман густым водоворотом клубился по краям притихшего лагеря, там, где в кроваво-красном сумраке утопал лес. Между вековых дубов бесшумно двигались фигуры в лохмотьях с кинжалами в руках и с луками за плечами. Словно тени, пробираясь сквозь туман, они тихо входили в спящие шатры и вскоре появлялись, вытирая о полы плащей окровавленные кинжалы.