Туландра стоял у костра, спиной к пропасти. Он произносил что-то на певучем иноземном наречии — молитву или заклятие. Обратившись лицом на восток, он повторил это еще раз, и так еще по разу на все стороны света. Нумитор увидел, как звезды потускнели, в прозрачном ночном воздухе появились неясные тени. Он услышал зловещий свист невидимых крыльев. Решив, что ему лучше не присутствовать при безрассудных делах фаворита своего двоюродного брата, он, спотыкаясь, пошел в лагерь. Он отдал приказ поднять людей за час до полуночи, чтобы исполнить указание колдуна, и лег спать.
Через три часа Хсяо шепнул что-то на ухо часовому, и тот послал своего товарища разбудить принца. Нумитор отправился к откосу, где колдовал чародей, и по дороге повстречал колонну воинов, которые шли туда по приказу Туландры Ту. Каждый воин тащил за собой по пленному сатиру. Лесные люди были связаны, воины подгоняли их, и они визжали и выли от страха. Всего сатиров была дюжина.
Хсяо раздул костер, бронзовый горшок весело побулькивал и пускал в звездное небо клубы разноцветного дыма. По краткому приказу Туландры Ту первый воин волоком потащил извивающегося, визжащего сатира к медному котлу, что стоял в траве, и сунул туда его голову. В ушах стучал словно невидимый в темноте барабан, — или то бились сердца воинов, окаменевших от страха? Колдун молча перерезал сатиру горло. По знаку люди подняли жертву за колени, — в котел хлынула кровь. Потом колдун отдал негромкий приказ, и маленький трупик бросили в пропасть.
Туландра добавил порошку в свое зловещее варево и произнес еще одно заклинание. Он кивнул головой следующему в ряду, и тот потащил своего сатира на заклание. Остальные переминались с ноги на ногу. Один пробормотал:
— Это дело длится дольше, чем коронация. Скорей бы он покончил с этим и отправил нас спать.
Когда погиб последний сатир, небо на востоке уже побледнело. Костер, над которым висел бронзовый горшок, догорал, тлел угольями. По приказу хозяина Хсяо снял кипящий горшок и вылил бурлящее варево в котел, полный крови. Те, кто стоял поближе, увидели, — или им померещилось, — как из котла поднимаются призрачные тени, — но остальным показалось, что это всего лишь клубы пара. Никто не мог бы с уверенностью сказать, что он видел в обманчивых предрассветных сумерках.
Те, кто стоял на косогоре, услышали неподалеку шум шагов, — приближались люди. Они шли молча, но их топот и бряцание лат грубо вторглись в покойную утреннюю тишину.
Туландра Ту поднял голос до крика:
— Господин! Принц Нумитор! Прикажи своим людям уйти!
Внезапно очнувшись от сонного оцепенения, принц гаркнул:
— Стоять! Всем назад в лагерь!
Шаги становились все ближе, все громче, — войско было уже рядом. Колдун воздел руки к небу и произнес звучное заклинание. Хсяо подал ему ковш, — чародей зачерпнул ковшом зелья из котла и вылил его в глубокую щель в скалах. Отступив назад, он воздел в мольбе руки к светлеющему небу и снова выкрикнул заклинание на неведомом языке. Потом зачерпнул еще ковш и следом за ним — третий.
Колдун увидел, как по дороге из Куларио, там, где ее песчаная лента исчезала под покрывалом из листьев, едут два всадника. Они держали путь к ущелью Великанов и по дороге изучали лес и скалы, стеной возвышающиеся над ним. Потом показалась конница, за ней — отряды пеших воинов, шатающихся, несущих на плечах оружие.
Туландра Ту торопливо зачерпнул еще зелья из котла и снова поднял к небу костлявые руки.
Конан, ехавший в первом ряду, приподнялся на стременах, чтобы осмотреться вокруг. Разведчики нигде не заметили врага — ни в зарослях, тянувшихся вдоль лесной дороги, ни в ущелье Великанов, ни в нагроможденных скалах. Орлиный взгляд киммерийца скользил по скалистым утесам, нежно порозовевшим в косых лучах утреннего солнца. В его дикарской душе ворочалось недоброе предчувствие скрытой ловушки. Принц Нумитор не отличался гениальностью, — он знал это; но даже такой полководец, как он, должен был организовать оборону ущелья Великанов.
Тем не менее он не видел ни малейших следов присутствия врага. Неужели Нумитор и в самом деле позволит мятежникам выйти на Имирийское плато, предоставляя возможность компенсировать им свою малочисленность? Конан знал, что вельможи этих земель держались рыцарских законов; но за все годы, что он был на войне, ни один полководец не рискнул поступиться верной победой ради этого абстрактного принципа. Нет, враг владел положением; было очевидно, что тут какая-то ловушка! Конан имел дело с лицемерием цивилизованных людей и потому с цинизмом относился к таким высоким идеалам. Варвары, среди которых вырос киммериец, были такими же предателями, но они не прятали свои кровавые дела под позолотой благородных чувств.