— Может быть, ты?
Женщина взглянула на Марику, ее нижняя губа чуть дрожала.
Марика погладила горло монахини и, прикрыв глаза, снова попробовала кровь на вкус. Аромат, играющий на языке, вначале показался правильным. В богатых, жизненно важных оттенках чувствовалась сила, и женщина знала об этом. Она несла в себе тайные знания, о которых старейшины монастыря, возможно, не подозревали. Ее род уходил корнями в глубокую древность. Она была совершенна… почти.
Одна маленькая, едва уловимая кислинка испортила все. Колдунья снова вгляделась в лицо монахини. Да, дочь Ахерона, наверное, связанная с королевским домом, но не на законных основаниях. Рожденная в тени дворца, не достойная короны.
— Ты пыталась одурачить меня, — Марика плюнула с отвращением.
— Нет, госпожа. Я…
Последовал быстрый удар когтями в глазные яблоки женщины. Прежде, чем кровавые слезы потекли по ее щекам, прежде, чем руки вскинулись к пробитым глазницам, яд на втором и третьем когтях начал действовать. Женщина рухнула, ее плоть подверглась мгновенному гниению, обнажая кости и словно тая на свету.
Женщина рухнула, ее плоть подверглась мгновенному гниению, словно тающая на свету.
Марика указала на толпу оправленным в металл пальцем:
— Если я однажды проявила милосердие, не стоит считать меня за дуру. Так или иначе, вам не удастся скрыть то, что мне нужно. Он требует этого! — колдунья повернулась к отцу, стоявшему до сих пор посреди двора.
Однако Халар Зим оставил прежнюю позицию и теперь с суровым видом поднимался к ней по лестнице.
— Отец… — Марика преклонила перед ним колени.
— Ты ее нашла? По твоим словам она должна была находиться здесь.
— Я уже близка…
Халар Зим грубо сжал подбородок дочери и отвесил ей пощечину.
— Твоя мать ждет в пожирающей душу, холодной бездне. Она рассчитывает на тебя, и я тоже рассчитываю, а ты говоришь: близка. В общем, так! Я желаю получить ее немедленно! — отпихнув колдунью, он опять приготовился нанести удар.
Марика подняла левую руку для защиты и тут обнаружила, что правая рука с когтями пребывает в боевой готовности. «Отцовская броня не без изъяна. Пожалуй, меч не отыщет в ней брешь, а коготь? По крайней мере, есть три уязвимых места, чтобы заставить Халар Зима покатился вниз, как жалкого послушника.
И она сделала бы это, ударь отец снова, но его кулак застыл в воздухе. Неожиданно с западной стороны возник отряд воинов, тащивший к основанию храма перепачканного в крови старого монаха.
Старика швырнули на верхние ступеньки, и начальник копьеносцев низко поклонился хозяину.
— Мой господин, этот человек хотел помещать захватить фургон, который улизнул через западные ворота. Ремо взял людей и пустился в погоню.
Марика поднялась на ноги. Никогда не встречаясь со старым монахом прежде, она поняла его сущность, тесно переплетенную с предметом их поисков. «Он сильно пахнет ею даже теперь». Колдунья подалась вперед с растопыренными когтями, но отец отмахнулся от дочери.
— Наши дорожки вновь пересекаются, — сказал Халар Зим, присев на корточки. — Молодости тебе не прибавилось, хотя, думаю, ты стал мудрее.
Монах обратил к нему разбитое лицо. Губы старика кровоточили, один глаз почти полностью закрылся.
— Тобой движет безумие, Халара Зима. Ты следуешь по пути зла.
— Что? Ты бормочешь о зле? — отец Марики выпрямился. — У тебя удобное свойство памяти, Фассир. Тебе отлично известно, какое зло обрушилось на меня.
Взгляд монаха стал жестче.
— Мы живем в мире. Мы не стремимся к войне. Мы не причиняем никому страданий. Тут наше святилище. Мы ценим жизнь.
— Ха! — воитель сжал кулаки, затем показал пальцем на женщин, выстроенных позади Марики. — Вы цените жизнь, значит. А ты высказывал ученикам свою точку зрения на это? Они знают о событиях в офирском лесу?
Старик отрицательно покачал головой.
— Я другого не ожидал, — презрительно фыркнул Халар Зим. — Пусть же они узнают истинное положение вещей. Всю правду о них.
Вышагивая взад-вперед, с покрасневшим от гнева лицом, но с затуманенным взором, он принялся рассказывать окружающим давнюю историю. Марика слышала ее бесчисленное множество раз, причем в различных вариациях, в зависимости от настроения рассказчика. Сейчас отец вещал больше для себя, преподнеся рассказ как великую трагедию, ставшую для него переломным моментом в жизни. Будто именно ради этого он появился на свет и обрел смысл к существованию.