— Зачем? — переспросил я, тоже невольно понижая голос.
— Если вам нравится моя фигура, было бы безжалостно продолжать скрывать ее от вас, — ответила Эстелла. — Почему бы вам не посмотреть на то, что вам нравится? Не так ли?
Я кивнул, все еще не понимая к чему она клонит.
— Только для этого вам нужно помочь расстегнуть мое платье, — сказала Эстелла, вставая и поворачиваясь ко мне спиной. Она стояла ко мне спиной, так, словно ее даже не интересовала моя реакция на ее слова. Она стояла, и я видел перед собой ее спину, молнию на вечернем платье, бретельку лифчика…
— Ну, что же вы? — шепотом спросила у меня, не оборачиваясь, Эстелла.
«Кажется, я слишком вошел в роль гомосексуалиста», — подумал я про себя, торопливо поднимая руки и расстегивая молнию…
Эстелла отошла от меня еще на шаг, и все так же, не поворачиваясь, стянула через голову платье. Она бросила его на пол и только тогда обернулась. Волосы ее растрепались, когда она стаскивала платье, но она не стала их поправлять. Глаза ее горели темным пламенем, а рот был полуоткрыт.
— Ты так и будешь стоять? — спросила она. — По-моему, все остальное ты мог бы снять с меня и сам.
Ноздри ее нетерпеливо раздувались. Вот они, испанские страсти, подумал я. То, о чем писали классики мировой литературы. Жаль, что она не цыганка, а то была бы полная иллюстрация к Мериме…
На женщине оставались только бюстгальтер и трусики — это был гарнитур небесно-голубого цвета.
Я встал на колени и подцепил пальцами резинку трусиков. Медленно я потянул ее вниз и скатал трусики вниз по ногам Эстеллы. Она переступила ногами, подняв сначала одну, а потом другую, как породистая лошадь, и трусики остались лежать комочком на полу.
Бюстгальтер она сняла с себя сама, заведя руки назад, пока я возился с трусами. Потом я отступил на шаг, вернее Эстелла даже сама меня чуть оттолкнула, взяв за плечи.
— Теперь моя очередь, — сказала она. — Теперь я раздену тебя.
В мгновение ока она расстегнула все пуговицы на моей рубашке, потом так же, как и я только что, встала на колени и стала расстегивать мои брюки. Ее ловкие пальцы умело делали это, и через несколько секунд я был уже совсем обнажен. Несколько раз я сделал попытку помочь Эстелле, но она останавливала меня словами:
— Нет-нет, я сама. — Ей и впрямь не требовалась помощь…
Когда я остался совсем голый, а Эстелла еще стояла на коленях, не успев встать, я сделал попытку предложить ей начать с миньета. Одна моя знакомая любила именно с этого начинать любовную близость. Она для этого тоже вставала на колени и тянулась ртом…
Я приблизил свое орудие ко рту Эстеллы, как бы предлагая ей, но она вдруг отшатнулась и вскочила на ноги.
— Нет-нет, — сказала она. — Только не это… Во всяком случае, не сейчас. Ладно?
Она обняла меня за шею и повалила на себя, упав на кровать.
Не могу даже сказать, сколько раз я испытал блаженство в объятиях этой женщины. Ее гладкая кожа с обилием трогательных родинок возбуждала меня так, что не успевал я удовлетвориться, как новая волна ненасытной страсти накатывала на меня…
Давно уже я не мог столько заниматься любовью. Мне уже начинало казаться, что восторги такой страсти уже не для меня, что они остались где-то там, в восемнадцатилетнем возрасте…
Эстелла была великолепна. Она оказалась настоящей страстной женщиной. Томная южная страсть — то, что русские мужчины представляют себе только по фильмам с Сиреной Гранди и по ее пышным формам, неутомимому в любви телу — все это я держал в собственных руках. Она вздыхала, она стонала так, что было наверняка слышно во дворе отеля…
Она не думала ни о чем в эти минуты, это было очевидно… Эстелла забыла себя, она полностью погрузилась в чувственность, в свои ощущения.
Кондиционер нам не помог. Против страсти кондиционеры бессильны. С нас обоих лил пот и перемешивался на наших телах, все время плотно прижатых друг к другу. Мы не могли оторваться, мы стонали одновременно, одновременно испытывали блаженство. Тогда Эстелла не могла удержаться от криков, и билась в моих объятиях так, словно сейчас умрет…
Роскошная женщина в пароксизме страсти — это не так уж и красиво. Скорее — величественно. Потное тело блестит в свете лампы, перекошенный страстью рот кривится в оргазме, на полных губах тягучая слюна похоти, которую она не успевает сглатывать…
Медные волосы разметались по подушке, она тяжело дышит…
— Тебе было хорошо? — спросила она меня, еще не успев отдышаться.
— Конечно, — ответил я, сам удивляясь, как это я выдержал такую физическую нагрузку. На что только не способен оказывается человек! Как писал великий пролетарский писатель Горький: «В жизни всегда есть место подвигу…»