Так что мне всегда важны воспоминания. Я ими дорожу, потому что это — история моей жизни…
Так вот, ради воспоминаний я не стал портить вечер препирательствами и согласился идти с Эстеллой к тому пустому ресторану в темноте.
«Там на самом деле должно быть тихо и немноголюдно, — подумал я. — Да и те бандиты должны бы уже либо потерять нас из виду, либо угомониться после того, как их отделал Герман ночью…»
Мы прошли по дороге к ресторану и действительно, через несколько минут тьма рассеялась огнями, и зазвучала постоянная тут музыка. Это и был обещанный Эстеллой ресторан.
Он был довольно большой, но только за счет обширного двора. Ресторан был стилизованный, что в Испании большая редкость. Обычно тут все делается по американскому стандарту — все белое, все чистое, все стерильное. Насколько это тут возможно, конечно…
Ресторан был обнесен невысокой живой изгородью из жестких кустов. Посередине был двор, в котором стояли несколько столиков. Над столиками висели фонари, прикрепленные к протянутой над двором проволоке. Эти фонарики освещали каждый свой столик. И они были разноцветные — синий, зеленый, желтый…
А вокруг, по периметру двора были расставлены гончарные изделия — горшки и прочее. Прочее — это вазы, большие и маленькие, узорные и гладкие, статуэтки из глины, кружки, расписные тарелки, кувшины… Чего тут только не было.
— А, — сказала Эстелла, когда мы осмотрелись. — Это ресторан и одновременно магазин гончарных изделий. Специально для туристов.
— Богатых туристов, — среагировал я.
— Нет, не думаю, — ответила женщина. — Гончарные изделия вообще довольно дешевые. Да и откуда здесь богатые туристы? Богатые отдыхают в других местах. Испанское побережье нынче не в моде.
— Так что я могу купить себе глиняный горшок? — поинтересовался я.
— Да, на память обо мне, — ответила Эстелла, рассматривая стоящие на деревянных полках изделия.
— Ты хочешь, чтобы на память о тебе я купил горшок?
— Нет, ты можешь купить статуэтку, например, — сказала она, рассматривая как раз некое уродливое создание, напоминающее знаменитую костенковскую «Венеру»…
— Давай сядем вот здесь, — предложила Эстелла, подводя меня к крайнему столику у самой изгороди.
— Тут близко от дороги, — сказал я, но тут же понял, что это не имеет никакого значения. Дорога была пуста и стояла тишина вокруг. Мы сели за столик, у которого нас уже ждал официант. Посетителей было так мало, что он нас заметил уже давно и теперь с напряжением в глазах ждал, сядем мы или покинем его заведение. На всякий случай он зазывно улыбался.
— Сделай заказ ты, — предложил я Эстелле, с первых же слов поняв, что этот пожилой человек не знает никакого языка кроме каталонского наречия…
Эстелла заказала что-то, а потом объяснила мне:
— Это сам хозяин ресторана. Он сказал, что сегодня у него так мало гостей, что он дал выходной официанту. И обслуживает сам.
— Очень благообразный старик, — уважительно сказал я, рассматривая его седые волосы и седые баки, в то время, как хозяин расставлял на нашем столике посуду. Из открытой двери кухни доносилась музыка. Наверное, это было просто радио.
— Вот еще что хорошо в этом ресторане, — сказала Эстелла, прислушиваясь. — Здесь играют не всякую современную ерунду. Послушай, какая красивая музыка.
Я уловил мелодию, которую исполнял оркестр. Это был сюрприз, но я понимал, что это случайность. Простое совпадение.
— А ты знаешь, что это за музыка? — спросил я женщину.
— Нет, — улыбнулась она. — Я училась музыке, когда была еще девочка, но теперь все позабыла. Но это очень красивая музыка, да?
— Да, — сказал я. — Это первый концерт Чайковского… Для фортепиано с оркестром…
Радио играло громко, на полную мощность. Звуки скрипок разносились далеко вокруг, они пели, они стонали, они проживали вместе с композитором свою трагическую судьбу.
Первый концерт для фортепиано с оркестром… Он гремел над предгорьями Пиренейских гор, он сотрясал темноту южной ночи, он волновал и ласкал одновременно.
Как часто эта музыка Петра Ильича звучала в залах с мраморными колоннами, в холодных и блестящих интерьерах дворцов. На зеленых площадках американских университетов, где ее исполняют студенческие оркестры…
Она звучит в Париже и в Туркестане, среди песков. И в Синайской пустыне, где ее исполняют эмигрировавшие из России евреи-музыканты.
— Ты знаешь эту музыку? — спросила Эстелла.
— Да, когда я был маленьким, моя мама часто водила меня в филармонию, — ответил я. — Она у нас в Петербурге очень красивая. Белый зал с белыми колоннами и кресла с красной обивкой. Так было всегда.