В этом месте мои раздумья прерывает резкий звонок с урока, и все подскакивают с мест и начинают собираться. Только я продолжаю сидеть и думать. Я думаю про несчастную сивую кобылу, объевшуюся белены, и мне становится её очень жалко.
Я представляю, как она, свернувшись клубочком, лежит на кровати, на белых пуховых подушках, и страдает. У неё поднимается высокая температура. Градусов пятьдесят-шестьдесят. Она сучит копытами и стонет. Она, конечно, сама виновата — не надо было есть столько белены. Но её же никто не предупредил. Она вообще тогда белену первый раз в жизни увидела. И вот начинается у сивой кобылы бред. Это ужасно — бред сивой кобылы. Не дай вам бог услышать. Она лежит и бредит, и никто не может ей помочь.
Я представляю себе всё это, и сердце моё разрывается от жалости к сивой кобыле, и по щекам моим катятся слёзы. В это время к моей парте подходит учительница. Она наклоняется ко мне и участливо говорит:
— Ну, не стоит так расстраиваться. Я понимаю, ты раскаиваешься в своём поведении. Конечно, твой ответ — это вообще за гранью… Но ты же разумная девочка, ты исправишься. Не надо так убиваться.
И тут я начинаю плакать ещё сильнее. Потому что я вовсе не разумная девочка и никогда я не исправлюсь. И ещё потому, что мне очень жалко сивую кобылу, которая объелась белены.
Раз в крещенский вечерок
— Раз в крещенский вечерок, — доверительно сообщил Костик Витюше, — девушки гадали…
— Спятил? — поинтересовался Витюша у Костика. — Какие девушки?
— Сам дурак! — огрызнулся Костик. — Классику не знаешь! Это этот… как его…
— Знаю, — обиделся на «дурака» Витюша, — Пушкин.
— Ну-у-у почти, — миролюбиво согласился Костик. Он и сам точно не помнил. У них ведь, у этих пыльных классиков, всегда так: то кто-то «на месяц зеркало наводит», то «на воск потопленный глядит».
— И при чём тут вечерок? День же.
И правда, день. Уроки только что закончились. В сугробах пляшет солнце. На горке перед школой визжит мелкота.
— Так ведь завтра Крещение, — объяснил Костик.
— И что?
— Гадать надо!
— Мы что, девушки, что ли? — захихикал в кулак Витюша.
— Не девушки, — согласился Костик, — но мы и гадать будем не на всякую ерунду.
— Какую ерунду?
— Ну, на любовь и этих… суженых-ряженых.
— Ха! — подтвердил Витюша, мол, ясное дело, о чём тут говорить. — А на что тогда?
Костик бросил портфель в сугроб, притянул к себе Витюшу за грудки и произнёс громко и торжественно, как клятву:
— На дружбу!!!
— Нашу?
— А то чью ж? — усмехнулся Костик и сплюнул в снег.
Витюша сплюнул рядом. Погадать, конечно, было интересно. Но и опасно. Вдруг выяснится, что Костик вовсе и не друг, а только притворяется?
В себе-то Витюша не сомневался.
— И как же мы будем гадать?
— Очень просто, — сказал Костик. — Как там у этого…
— У Пушкина, — подсказал Витюша.
— Н-н-ну да, — неуверенно согласился Костик, — у него.
— Ну и как?
— Раз в крещенский вечерок девушки гадали…
— Ну?!
— За ворота башмачок… бла-бла-бла… бросали.
— За какие ворота? — набросился на Костика Витюша. — Где ты у нас ворота видел? Одни шлагбаумы!
— Можно и через шлагбаум.
— Да? Умник! На проезжую часть? Меня мать убьёт! Она у меня знаешь… Тоже мне друг!
— Кажется, я где-то читал… слышал… можно ещё через конёк.
— Конёк?! — вытаращил глаза Витюша. — Ты что, совсем? Где мы коня-то возьмём?!
— Да не конь! А конёк! Конёк на крыше!
— На крыше? — ещё больше изумился Витюша. — Конёк?!