Вдруг внизу послышались чьи-то голоса, смех и удар входной двери. Магнус вздрогнул и резко вскочил с кровати, разглаживая складки на одеяле, которые остались после него. Сердце ускорилось.
Магнус хотел перелечь на свою кровать, но дверь в их комнату распахнулась, и нетвёрдым шагом вошёл Алек.
Он придерживался о косяк рукой и немного шатался. Выглядел он не очень. Растрёпанные волосы были стянуты в высокий хвост на затылке, лицо раскраснелось от алкоголя, а глаза пытались сфокусироваться на застывшем от шока посреди комнаты Бейне.
— Маг-нус? — икнул Алек и, несмотря на своё состояние, стремительно двинулся в его сторону. Почти ровно. — Ты почему здесь?
— Что? — не понял вопроса Бейн. Он не мог поверить, что Алек напился. Да кто ему вообще продал алкоголь?! Он же несовершеннолетний!
— Я думал… ты в комнате родителей будешь, — Алек выглядел растерянным и даже напуганным. На первом этаже были слышны шаги.
Лайтвуд пришёл не один.
— Алек, что происходит? Кто там? — Лайтвуд подошёл ближе, и Магнуса окатило шлейфом перегара. Он поморщился.
— Тебе надо спрятаться, — Алек начал настойчиво толкать его в сторону балкона.
— Алек! — крикнул снизу женский голос. У Магнуса заколотило сердце, потому что это был голос совсем не Изабель. — Я нашла бутылку виски! Можно открыть?
Алек поморщился, а Магнус онемел. Он вытолкал Бейна на балкон и посмотрел так умоляюще, что заныло сердце, словно его опустили в кипяток.
— Прости меня, ты не должен был это увидеть, — Алек кривил лицо в страдальческой гримасе. — Я обещаю, что выпущу тебя, как разберусь с ней. Ты только подожди, ладно?
Магнус стоял на балконе и как дебил смотрел на то, как Алек захлопывает дверь, щёлкает замком и задёргивает занавески.
В душе творилась какая-то ерунда. Всё горело и давило, словно ещё чуть-чуть, и это разорвёт Магнуса. Горечь застряла на уровне трахеи, не сбиваясь ни вниз, ни вверх, затрудняя дыхание. Он на негнущихся ногах с трудом добрался до плетёного кресла, сел и завернулся в тонкий плед, который был перекинут через перила. С волос все ещё немного капало, делая влажным край пледа около шеи. Магнус подтянул к себе колени, пряча под собой голые стопы. Было прохладно и так тоскливо, что захотелось разреветься. Как в детстве, громко, навзрыд, растирая слёзы по щекам до красноты. Некрасиво и мокро, чтобы потом хоть ненадолго стало легче.
Алек вышел на балкон ближе к рассвету, чтобы покурить. После часового сна алкоголь почти выветрился из организма, но что было ночью, он плохо запомнил. На улице было зябко, он передёрнул плечами и поднёс зажигалку ко рту. И тут же всё выронил, когда увидел спящего на кресле Магнуса, закутанного в плед.
— Господи, что ты здесь делаешь?! — он подбежал к нему и ужаснулся. Его щеки и нос покраснели от холода, пальцы крепко сжимали тонкую ткань в попытке согреться, а сам он дрожал. Алек тут же поднял его на руки и затащил в дом, забираясь с ним под одеяло и крепко сжимая всем телом.
Магнус приоткрыл глаза и тут же застонал, сжимаясь в дрожащий комочек у Алека на руках.
— Что ты делал на балконе в такую погоду? Почему не вошёл в дом? — бормотал Лайтвуд. Он растирал его ледяные стопы пальцами и целовал лоб.
Магнус издал звук, похожий на злой смешок.
— Забыл, как сам меня ночью вытолкал, чтобы я не помешал вам с подружкой? — горло болело, но под солнечным сплетением болело ещё сильнее. Хуже всего было то, что Магнус таял в его руках даже после всего того, что Алек с ним сделал.
— Боже, — прошептал Алек, замерев на мгновение.
— Вспомнил? — в Магнусе откуда-то появилось столько желчи, которую хотелось выплеснуть на Лайтвуда, чтобы тому тоже стало больно. Чтобы он тоже ощутил эту зияющую чернотой дыру в груди.
— Прости меня, я совершил ошибку, — Алек как безумный сжал свои объятия и уткнулся лицом в его волосы.
— В последнее время ты слишком много совершаешь ошибок. Я устал прощать тебя, — Магнус злился. И даже горячие руки Алека не могли смять эту злость, которая клубилось в животе.
— Как мне всё исправить? — шептал он так отчаянно, что Магнус прикрыл глаза от невозможности это переносить. — Что мне сделать? Я всё для тебя сделаю, только скажи.
Магнус лежал на его груди, слушал бешеное сердце и думал о том времени, когда ещё не знал Алека. Как же тогда всё было легко и спокойно. Никаких переживаний, страха и обиды, никакой… любви.
Никакие чувства не мешали ему думать.
— Обстриги свои волосы, — вдруг сказал Магнус, что первое пришло ему в голову.
— Ч-что?.. — оцепенев, спросил Алек. Он надеялся, что ему послышалось.
— Ты уничтожил то, что я любил больше всего. Уничтожил мою самую ценную вещь. И я знаю, как ты бережёшь свои волосы. Если ты хочешь, чтобы я тебя простил, то тебе придётся выбрать, что для тебя важнее, — Магнус понимал, что это нечестно и даже глупо. Но боль от потери и обиды была сильнее осознанности. Бейн хотел, чтобы Алек почувствовал то же, что и он. Хотел отомстить ему за собственные страдания.
— Хорошо, — тихо ответил Алек и осторожно поцеловал его в висок. — Если ты простишь меня, то я… сделаю это.
Магнусу показалось, что голос Лайтвуда прозвучал разбито и безжизненно, словно он умер внутри.
Но ведь этого Магнус и добивался? Разве нет?
Тогда почему боль под рёбрами не стала меньше?
***
POV Алек
Первый раз я его увидел три года назад, когда ждал сестру после уроков, чтобы вместе пойти домой. Изабель разговаривала с ним на школьном крыльце, пока я, как воришка, тайком подглядывал из-за ствола большого дерева. Тогда я был ещё совсем тощим и низким, поэтому скрыться было очень легко.
Не знаю, чем он меня зацепил, но я не мог оторвать от него глаз. Возможно, на меня действовало то, как он улыбался, или привлекал непривычный разрез глаз, или то, как он тихо разыгрывался на своей флейте минуту назад до того, как его отвлекла Иззи. А может, всё сразу. Я тогда не задумывался над этим. Мне это не нужно было, хватало того, что я мог просто любоваться им издалека и слышать голос. Я даже у сестры про него не спрашивал, боясь быть разоблачённым и высмеянным.
Пока мои сверстники заигрывали друг с другом, я пускал слюни на парня старше меня, который в жизни на меня не посмотрел бы. Хотя, я сам всё сделал для этого. Прятался, смотрел из-за углов, держался на расстоянии и вообще избегал любых пересечений даже взглядами. У меня мурашки появлялись на спине и ладони потели, когда я его замечал. А его флейта мне снилась во снах. Я обезумел.
Мог думать только о его тонких пальцах, перебирающих клапаны, и о губах, которые походили на сердечко, когда он их складывал, чтобы играть на флейте.
Мне не часто доводилось видеть, как он репетирует. Если везло, то он успевал играть перед уроками в коридоре или наоборот после занятий, пока за ним не приезжал отец.
Я… я любил его. Любил, даже не зная имени. Любил так отчаянно и безумно, что боялся сам себя.
А потом случилось то, от чего меня бросает в дрожь до сих пор. Даже спустя столько лет.
В тот день я возвращался из школы домой один. Изабель осталась на дополнительные курсы, а я, не дождавшись её, побрёл домой. Тяжёлый рюкзак тянул меня вниз, а кусок сердца остался на крыльце школы, ожидая его прихода. Я шёл через дворы, чтобы сократить путь и побыстрее оказаться в своей комнате. Тут на меня из-за угла выскочила огромная дворовая псина. Она рычала, скалила свои клыки и скребла землю когтями, готовясь атаковать. Её уши были плотно прижаты к голове, а шерсть неприятно торчала клочками. Что я ей сделал, было не понятно, но то, что я мог стать её обедом, было ясно как день.
Я оцепенел. Ужас охватил меня целиком с ног до кончиков волос на голове. Пальцы похолодели. Я разом позабыл все правила с уроков о встрече с собакой и уставился ей в глаза, не двигаясь с места. Я просто не мог заставить себя пошевелиться. Всё тело будто закатали в цемент.