– Тебе сколько лет? – поинтересовалась я.
– Восемнадцать, – охотно ответил Миша, распространяя вокруг крепкий запах алкоголя, – осенью в армию пойду, пить брошу, на шофера выучусь. Армия людям путевку в жизнь дает.
– Хорошая перспектива, – кивнула я, – значит, так, если ты берешься нам каждый день привозить воду и наполнять бак на крыше, то получишь деньги.
Только не сразу, а в конце лета, всю сумму целиком заплатим, иначе пьянствовать начнешь.
Миша хмыкнул.
– Так какая разница! Пропить все сразу или по частям?
Но во мне, все детство прожившей в среде алкоголиков, не к месту проснулся Макаренко.
– Нет. Деньги в конце лета.
– А не обманешь?
– Никогда.
– Ну, – протянул Миша, – я так не хочу. Ходи, ломайся, а рубли неизвестно когда получу!
– Ладно, – сдалась я, – пошли, нальешь бачок, «отстегну гонорар»!
– Не, – замотал грязной головой Миша, – я лучше спать пойду, ты меня точно обманешь! Стану корячиться и получу фигу!
– Наполнишь бак, – рассердилась я, – дам тебе двадцать рублей.
– Сколько?
– Два червонца.
– Иди ты на ..! – с чувством произнес пьяница. – Нашла дурака. У нас за такие деньги никто даже не чихнет. Ты хоть в курсе, сколько хорошая водка стоит?
– Послушай, – окончательно разозлилась я, – ты небось самогонку глотаешь.
– Не-а. У нас ее никто не гонит.
– Да? – удивилась я. – А почему?
– Лень, – спокойно ответил Миша, – вымирает деревня, мужики выродились, ничего делать не умеют, бабы коров не доят, огороды большие не копают, в магазинах все покупают. Спились напрочь. Страх берет, что со страной будет, тут реформы нужны.
– – Может, тебе в Думу баллотироваться? – фыркнула я. – И потом, зачем других осуждаешь, сам-то тоже за воротник заливаешь.
– Не, я совсем даже не алкоголик, – не согласился со мной парень, – просто гуляю. Вот из армии вернусь, стану шофером…
– Это мы уже слышали. Сколько хочешь за работу?
– Пятьсот, – выпалил Мишка, – за один раз.
Потом подумал и добавил:
– Рублей.
– Спасибо за разъяснение, – воскликнула я, – а то я уж подумала, что ты в долларах сумму назвал. Мне это не по карману, иди в овраг спать.
– Давай сто рублей.
– С какой стати?
– Ага, – заныл Мишка, – разбудила, с места сдернула, перебаламутила, теперь меня бессонница замучает.
– Ничего, до ночи далеко.
Продолжая мило беседовать, мы шли по едва заметной тропинке вперед. Внезапно Миша, занудно повторявший: «Дай стольник», – выкрикнул:
– Ну, падла! Поймаю, руки откручу и башку поотшибаю!
– Ты это кому грозишь? – вышла я из себя. – Совсем обнаглел! Ступай в свой овраг и спи в помойке. Нечего за мной плестись. Теперь точно тебе ничего не отломится. А если еще раз меня испугать решишь, в милиции окажешься.
– Ничего я не грозил, – пояснил Миша, – во, видишь, камень валяется? В бумагу завернутый?
Мои глаза пошарили по дорожке. Действительно, на утрамбованной траве лежало нечто похожее на комок смятой газеты.
– Хорошо, что промахнулся, – вздохнул Миша, – а в прошлый раз я шел тут, так мне булыжник в живот угодил, чуть не убил! Такой синяк остался. Ну, Федька, гад! И чего я ему сделал? Мы небось год не разговаривали!
– Ты о чем?
Миша ткнул пальцем вбок.
– Видишь?
– Что?
– Ну вон там изба стоит?
Я повернула голову влево и увидела небольшой сарайчик зеленого цвета.
– Там Федька живет, – пояснил Миша, – бирюк он, всех людей ненавидит, ни с кем знаться не желает, поэтому и поселился здесь. Вот по этой тропинке мы за водой ходим. Я, тетя Клава из двадцатого дома, Верка… Тут быстрее получается. А Федьке не нравится, что мимо него шастают, он дорожку своей территорией считает, вот камнями швыряться стал, чтобы нас отвадить. Хорошо хоть в голову не попал, урод.
Пойти бы ему морду начистить, да только страшно!
Федька ведь и отомстить может.
Пока он возмущался, я разглядывала комок газеты. Интересно, зачем этот Федя заворачивает камни в бумагу? Вот уж странно! Однако он эстет! Впрочем, может, никаких булыжников и нет?
Не в силах сдержать любопытство, я нагнулась и подняла «метательный снаряд». Он оказался не слишком тяжелым. Самый обычный клубень картофеля, обернутый в обрывок популярного издания. Я расправила неровно оторванный кусок бумаги и увидела на полях криво сделанную надпись: «Помогите, убивают, Мила».
Глава 3
Ведро на крышу мы с Томочкой втаскивать не стали. Оставили баклажку стоять у крыльца и решили просто брать оттуда нужное количество воды черпаком. Но вскоре эта проблема отошла на второй план, потому что появилась новая забота.
– Послушай, – протянула Тамарочка, – где тут туалет?
Я пожала плечами:
– Думаю, около ванной.
– Да? Его там нет.
– Совсем?
– Абсолютно. Во всем доме нет ничего похожего на унитаз.
– Ты уверена?
– Стопроцентно, – кивнула Томулька, – я осмотрела каждый закуток. Вчера мы бегали в лесок.
Теперь пойду изучать огород. Ох, чует мое сердце, канализации здесь тоже нет. Да и откуда бы ей быть, если нет воды. Небось у забора стоит деревянная будка.
С этими словами Томочка пошла на улицу. Я же села на террасе, вытащила из кармана обрывок газеты и опять прочитала фразу: «Помогите, убивают. Мила». Может, это шутка местной детворы? Или чей-то крик о помощи?
Я высунулась в окно, увидела на другом участке ярко-красное пятно и крикнула:
– Лена!
Соседка выпрямилась.
– Чего?
– У вас в деревне есть женщина по имени Мила?
Лена вытерла рукой лоб.
– Из наших нет, может, дачница какая.
– Их тут много?
– Дачниц? А в каждом доме, где и по две, три семьи живут, у нас лето зиму кормит, который год на огороде ничего не родится, то дождь ливнем льет, все на грядках погниет, то солнце палит, овощи от жары дохнут, а дачник от погоды не зависит. Зачем тебе Мила? Фамилия у нее какая?
– Скажи, – я проигнорировала вопрос, – а Федор женат?
– Который?
– Ну тот, что на отшибе живет, у оврага.
– Бирюк?
– Да.
– Кто ж за такого замуж пойдет? – пожала плечами Лена. – Был, наверное, приличный человек, а стал вон чем. Я года два его не встречала, даже зимой.
– При чем тут зима? – удивилась я.
Лена подошла к забору и, опершись на него, стала вводить меня в курс дела.
Деревня Пырловка расположена в двух шагах от Москвы, электричка от столицы со всеми остановками докатывает сюда быстро. Но стоит человеку выйти на станции, пересечь небольшой лесок и увидеть указатель «Пырловка», как он попадает в глухую провинцию. Пырловка живет как при царе Горохе. Нет, я не хочу сказать, что аборигены тут совсем лишены благ цивилизации, но воды и канализации нет, телефон есть лишь на почте, газеты привозят один раз в три дня. В избах имеются телевизоры, но при малейших дуновениях ветра электричество вырубается, и голубые экраны меркнут. Местные дети ходят в школу за пять километров, их отцы и матери ездят на работу в Москву, маленькая птицефабрика, где когда-то трудились все пырловцы, давно умерла, не вынеся конкуренции. Сами понимаете, что сейчас из деревни бегут все, кому не лень. Многие пырловцы подались в последнее время кто куда.
Летом же здесь кипит жизнь. Сюда возвращаются те, кто теперь имеет квартиры в Москве. Люди используют родительские дома в деревне как дачи. И еще все пускают дачников, поставили для этого сарайчики на огородах, обставили немудреной мебелью и сдают малоимущим людям, которым надо вывезти на лето детей из города.
Когда по Пырловке пару лет назад пролетел слух, что теперь у оврага, в долине, постоянно будет жить молодой мужчина, да еще врач по профессии, местное население чрезвычайно оживилось. Ведь «Скорую» тут не дозваться. Сначала надо бежать на почту, мобильников в деревне раз, два и обчелся, потом ждать машину с красным крестом почти сутки. А теперь у них появится свой врач!