Всё из-за нерасторопности исполнителей, кочергу им в ноздри! Хотя ранее они его вроде бы и не подводили. А ещё обрисовалась причина, предвидеть которую не сумел бы ни один самый могучий ум в мире, а именно - господне чувство юмора. Ничем иным, как несвоевременно приключившимся приступом безалаберного хулиганства у Создателя, Анккольский не мог объяснить череду постигших его провалов и неестественное везение одного молодого ублюдка. Господи, вседержитель!!! И как же славно, оказывается, было жить в неведении полнейшем о существовании этого бастарда! Сколько планов с ним никак не связанных уже удалось воплотить в жизнь именно так, как ранее рисовало воображение - не покидая собственного замка, в полной безопасности от врагов, сырости и коварных сквозняков. Но стоило одной разобиженной дамочке в порыве супружеского негодования написать ему письмо, полное женских соплей, пустых угроз мужу и прочей ничего не значащей лабуды - истерика есть истерика - и всё встаёт с ног на голову. Почему?.. Да потому что... у самого матёрого врага, к которому Эргондт подбирался половину своей жизни так и не преуспев, оказывается, есть... есть слабое место. Да ещё какое! Единственный сын!! Пусть и прижитый на стороне. Пусть воспитанный в семье мелкопоместного дворянина. Но, тем не менее - любимый! И... вот она, первая ошибочка - недавно, ещё и полугода не минуло, усыновлённый, по всем законам королевства иллорийского. Конечно, это было сделано в тайне, но... бумага, в недобрый час попалась на глаза той, кому видеть её было категорически противопоказано.
И как возможно было отказаться от такого козыря в борьбе с почти несокрушимым врагом?
Анккольский тяжело выдохнул и откинулся, развалился в кресле, принадлежавшем совсем не ему, и ноги, в пыльных сапогах - на стол, даже не по хозяйски, - никакой хозяин себе такого не позволит, - а как господин и властитель, всего завоёванного.
Ох, власть, что же ты такое есть? Почему... Почему все... Почти все, исключая бесхребетных недоумков и законченных слабаков так к тебе рвутся? А дорвавшись, сметя того, кто ранее тебя припал к её сочному вымени, кружащему голову пуще роскошной груди женской, не знают другого пути, как только сбросить его наземь и ногами... ногами... Так с грязью смешать, чтобы на поверхности ни капельки крови, ни пузырька, ни памяти. А даже если что и останется - победителей не судят, - а слагают о них легенды? И кровь, пролитую в безжалостной грызне обожествят скальды, высосав из пальца свои проплаченные триумфатором баллады. А он сам - Победитель, что он?.. Свергнув кого-то с трона, даже и сам трон, возможно, упразднив, в угоду черни на первое время, чтоб заглохла, поставит новый трон. И усядется, поближе к вымени. И корни пустит, туда - в трон, в кресло, в стул, в пень древесный, а потом и ниже - в самый пол... Чтобы не опрокинули мебель, те, кто надумает быть следующим. И его самого, теперешнего, властью упивающегося, как и его предшественника ранее, в грязь не сронили и ногами... ногами...
Крупный, рыхлый герцог и в размышлении глубоком полностью связь с происходящим вокруг не утрачивал. Всегда настороже. Всегда уши тревожно подрагивают. И сейчас ни чего ещё не услышав, а будто всей своей бледной шкурой почувствовав, он ноги со стола скинул и расплылся в улыбке, самой что ни на есть сердечной, с толикой обеспокоенности делами человека для него не чужого. Лицедей первостатейный. Упырь опытный. Калач тёртый.
Дверь, на скорую руку починенная перепуганными слугами открылась не широко, неуверенно и в кабинет отца вошла госпожа Ларса, юная барышня с холодным сердцем подколодной гадюки.
- Что ж вы так робки, сударыня? - Эргондт привстал из-за стола и протянул к вошедшей обе руки. Экий, однако, душевный вурдалак. - Проходите же. Смелее, смелее... Видите, божественное создание, я держу своё слово. Да и как возможно его нарушить, ежели самой честью клялся вам, девице, заслуживающей, как минимум, короны герцогской. О-о, лютое время! Не будь я настолько стар и дряхл, - бледный господин, явно переигрывал, напрашиваясь на комплимент. И он его получил. - И всё-таки, для вас я глубокий старик. А то бы, знаете... - он выразительно чмокнул бледными губами.
Ларса картинно засмущалась, незамедлительно прикрывшись маленьким веером и захлопав ресничками. Два фигляра: они абсолютно правильно разыгрывали сейчас свои роли.
- Теперь всё это, - широкий жест рукой, - ваше. И никто в целом свете не посмеет отнять у вас хоть крупицу состояния. И да - я решил его преумножить. За ма-алюсенькую услугу...