В размышления погружён, мерил герцог шагами широкими простой дощатый пол временного своего обиталища, иногда задерживаясь, может и легкомысленно, возле узенького стрельчатого окна. А ну, как его заприметит глаз не дружественного цветам его дома посетителя развратной избёнки, да и пальнёт из пистолета. И конец великому потрясателю трона! Вот так банально можно и помереть, заодно войдя в историю как самый бестолковый и неудачливый заговорщик, на потеху школярам будущего. Не-ет, - это вариант неприемлемый совершенно. Эргодт машинально сделал шаг назад и услышал, как за его спиной, кто-то испуганно вскрикнул.
Чёрт бы побрал эту подкрадывающуюся бабу! Не была б настолько острая в ней нужда, давно бы собственными руками пристроил её под топор палача. И плевать, что она тоже герцогских кровей. Спесивая бабёнка, предавшая собственного мужа, которую он вынужден, хорошо хоть изредка, терпеть в своём доме, поскольку она по-прежнему не лишена права посещения королевского дворца. Хотя, если на чистоту, то герцогиню Орланду, женщину красоты классической без малейшего изъяна, он допускал до себя ещё по одной причине. Анккольский не признался бы и самому себе, но ему, плохо и чисто теоретически представлявшему для чего женщины вообще нужны в природе, было приятно осознавать, что хоть в этом он уже победил её окаянного муженька. Герцогиня Орланда, не сподобившаяся из собственного эгоистического каприза подарить мужу ни дочери, ни наследника рода, совсем недавно прознавшая, что в этом чрезвычайно важном деле его сиятельство сумел её кем-то заменить, вдруг впала в дикую, необузданную ярость обманутой собственницы. И... пришла к нему, герцогу Эргондту Анккольскому. Два пустоцвета, они очень быстро нашли общий язык. И поэтому...
Бесформенное и может быть поэтому, такое пластичное лицо властолюбца на одно лишь мгновение исказившееся гримасой раздражения и брезгливости, тут же изменилось, сделавшись умилительно виноватым. Во всяком случае, когда он обернулся к даме, которой только что наступил на ногу, ничего для себя неприятного Орланда не увидела. Зато услышала массу самых искренне звучащих извинений и изысканнейших комплиментов. При таком неудержимом потоке лести, как не признать некоторую свою неловкость. Орланда и признала, дескать, сама виновата, но глазами стрельнула - примет ли герцог душевное это покаяние или по-рыцарски на себя возьмёт дамскую неуклюжесть? Бледный, рыхлый, бессердечный, но хитрый и самое страшное - умный бес, незамедлительно сыпанул ярчайшим бисером. "Нет-нет-нет - это всё он... всё он..." И руку сиятельной красавице подал и к креслицу простенькому и неудобному проводил. Да-а, какие лишения им обоим терпеть приходится?
- Чем обязан, я сирый, вашему неожиданному визиту? - с примёрзшей к лицу улыбкой спросил Эргодт. В последний раз он имел удовольствие видеть герцогиню в тот день, когда к нему заявилась с донесением и жалобами Согронова дщерь. Тогда, лукавить ни к чему, представительница большого света пригодилась очень и очень, изобразив из себя глубоко сочувствующую, тронутую девичьим горем душу, Орланда вытянула из завистливой девахи максимум сведений. Та, может быть и сама бы их выложила, но Анккольскому совсем не улыбалось выслушивать её слезливое нытьё в течение нескольких часов. А герцогиня с ней всплакнула, носик платочком утёрла, глазками влажными поморгала, ах да, ещё ж и табачку нюхнула и малолетней интриганке предложила собственной табакеркой воспользоваться: десять минут - и всё, спровадили кулёму со двора. Эргондту тогда и пришлось всего за порог её проводить да ручку оболыбзать. Но сегодня Орланда заявилась не ко времени. И, тем не менее, принять её необходимо и даже набравшись терпения, выслушать её бабский трёп. Чуть добавить тепла во взгляд: - Нет, сударыня, как всё-таки я рад вас видеть! Вы для меня луч света, право слово. Да что там луч? Вы - солнце, в том непроницаемом мороке, что сгустился вокруг меня!
Интересно: не пересластил ли?..
- Ох, сударь, сударь, - дама зарделась до самых ушек с готовностью похвальной, из ридикюля всё ту же золотую табакерочку извлекая, - ваши слова нежнейший бальзам на мою израненную душу. - Похоже, что патока пришлась кстати. - Век бы слушала ваши речи, но жестокая обыденность заставляет меня прервать вас... А-пчхи... - не громко, словно мышка.
Ага-ага, нуте-с, послушаем. Выражение глаз добряка-герцога чуть изменилось; к елейной ласке добавилась толика готовности услужить здесь и сейчас. Анккольский, на правах хозяина позволил себе некоторую вольность, присел на краешек стола и зачем-то взял в руку остро отточенное гусиное перо. Писать он решительно ничего не собирался и, схватив канцелярскую эту принадлежность, почувствовал всю её ненужность в этот момент. Ну что ты будешь делать? Откуда и взялась подобная рассеянность? Видимо, чрезмерное количество нерешённых вопросов всё-таки начало сказываться на концентрации блистательного политика не лучшим образом. Чтобы скрыть неожиданно возникшую неловкость Эргондт принял вид озабоченный и куснул окаянное перо. Да, владеть собой он умел, не позволяя даже мелочам подпортить образ ЕГО ВЛИКОГО, ГЕНИАЛЬНОГО, НЕПОКОЛНБИМОГО и просто... богоподобного.